Обмани смерть (СИ)

И мы оба физически осязали, как в этой тесной душной камере для допросов не хватает воздуха и сгущается напряжение, разнонаправленными потоками хлещут, страх, обида, чувство вины и еще одно чувство совершенно тут неуместное, чувство сострадания.

— Хотелось тебе в глаза посмотреть, — холодно сказал капитан Кольцов.

— Ну смотри, — вызывающе предложил я.

Мы смотрели друг другу в глаза, маньяк убийца смотрел в глаза защитнику и оба молчали. Все было сказано. Без слов.

— Ты считаешь меня предателем? — первым глухо и напряженно заговорил я, — но когда утром ты пришел ко мне, я тебя открыто предупредил: «Я знаю кто ты. Беги, беги, спасайся пока есть возможность». А если говорить о справедливости… то это ты подставил под пули своих солдат, по твоей вине плакали их мамы. Пришло время отвечать, неисповедим промысел Божий. Смирись.

— Тебе ли говорить о промысле Божьем? — возвысил голос расстрига, — ты сам разве не стрелял по созданиям Господа нашего. Разве матери, дети тех кого ты убил, не слали проклятья на твою голову?

— Твоей жизнью, я выкупил у смерти, другую жизнь, — не выдержав идущего от него эмоционального накала сломался и устало как со стороны прозвучал мой голос, чуть помедлив я договорил, — или давай прекратим этот никчемный разговор, или пригласи к себе другого адвоката.

— А он поможет?

Как отстреливаясь короткими очередями, дальше мы обменивались только сухими отрывистыми фразами:

— Нет, улики против тебя бесспорны, для суда их вполне достаточно.

— И что меня ждёт?

— Пожизненное. Могу устроить тебе экспертизу, где тебя признают невменяемым, но не на момент совершения преступлений, тут сумасшествием и не пахнет, а сейчас. Можешь сейчас сойти с ума. Выбирай.

— Я не виновен!

— Все маньяки одержимые своей идеей так утверждают, но суд человеческий будет интересовать не словесная шелуха твоих или моих представлений о добре и зле, виновности и праведности, а конкретные доказательства совершенного преступления, причем отдельно по каждому эпизоду.

Разговор на сегодня был закончен, но я не спешил уходить. Закурил, с удовлетворением отметил, что пальцы державшие сигарету совершенно не дрожат. Сел за стол и ждал, ждал когда он раскроется до «донышка» от этого зависела линяя моей защиты.

Подследственный и мой клиент, сидя напротив и ладонью нежно поглаживая закрытые в пищевую пленку пчелиные соты, думал. Он не пребывал в эмоциональном шоке от накарканной мною своей грядущей судьбы, он думал. И я знал о чём он думает, обо мне. О моей расчетливой жестокости, а еще он думал, о том чью жизнь я спасаю, подбрасывая судьбе его жизнь.

— И как его зовут? — после томительной паузы спросил он.

— Ее имя: Даша, — отозвался я, — ее подставили на наркотики. Мне предложили, или я сдаю снайпера или ее упакуют в зону и надолго. Это еще совсем молодая девушка, ей жить да жить. И ее отец спас моего сына. А я всегда плачу по своим долгам. В этом случае, плата твоя свобода. И твоё прощение мне не нужно. Это закон, жизнь за жизнь.

— Нечеловеческий закон, — хрипло сказал Андрей.

— Вы ошибаетесь, капитан Кольцов, — интонационно разделяя слова спокойно ответил я, — это как раз человеческий закон в самом худшем смысле этого слова.

Мы опять замолчали. Он думал, а я курил, достав из своего портфеля и без нужды пролистывая затрепанный уголовно — процессуальный кодек.

— Ну и как ты доказал полиции, что снайпер это я? — прервал молчание Андрей.