Обмани смерть

— Они жаловались, или кто другой об этом деле сообщил, я не знаю, — коротко и недобро рассмеялся Обмани смерть, — но приехала к нам целая комиссия. Трое особистов, два следователя из гарнизонной военной прокуратуры, пара речистых мудаков из политотдела и афганские офицеры гэбешники из местного ХАДА. Хадовцы сразу поехали местное население опрашивать. А у нас комиссары об интернациональном долге личном составу «заливают», а следователи и особисты тем временем бойцов одного за другим на допросы тягают. Ничего не знаем, был бой, противник понес потери, никаких расстрелов не было. Никто из ребят Ермакова не сдал. Кстати он никого об этом и не просил, ребята сами всё решили. Тут даже не в Ермакове дело было, у нас действовал простой закон «своих сдавать западло», избить, а то и убить за дело это можно, сдать нельзя. Хадовцы возвращаются злые и говорят: «Был расстрел». Ладно, разберемся. Вся комиссия на одном БТРе поехала расспрашивать местное население, переводчиком у них офицер двухгодичник был, он после университета при штабе отбывал призыв. Ермаков им настойчиво советует: «Возьмите хоть взвод для прикрытия, а то не ровен час, вас постреляют» Отказались. День, все с оружием, едем на бронетехнике справедливость устанавливать, чего бояться? Потом слышат у нас постах: в кишлаке стрельба. И сигнал, красная ракета вверх: «Нападение! На помощь! Десантники родненькие не выдавайте!» Рота к бою! Ермаков лично ведет пять БМД. Прорвали огневое кольцо. БТР подбит. Особисты, следователи и комиссары, героически отстреливаются от врага, три автомата у экипажа БТРа, остальные из пистолетиков ПМ стреляют. Своей броней закрыли комиссию. Подбитый БТР на трос. Окруженных героев по одному под ожесточенным огнем противника затащили в десантные отсеки. И без потерь в расположение. Ермакова уже не обвиняют, а представляют к ордену «Красной Звезды». Он в свою очередь подает рапорт командованию о героизме особистов, прокуроров и комиссаров, потом узнали, что и их наградили. Все живы, этим весьма довольны. Все герои. — Обмани смерть зло ухмыльнулся и дальше, — А вот приказ об обстреле комиссии я исполнил, так сказать «реабилитировался» в глазах Ермакова. Нас десять «лейб-гвардейцев» было. Заранее выдвинулись, халаты поверх формы накинули, по двое рассредоточились. Только БТР на площадь выехал, так по его колесам жахнули из гранатомета, но так чтобы корпус не повредить, дальше хаотичный огонь. Ясно дело мимо пуляли. Офицерики из подбитого БРТа как ошпаренные выскакивают, за броню корпуса прячутся, пистолетики выхватывают и стреляют в «божий свет как в копеечку». Экипаж хотел из башенного пулемета ПКВТ отстреливаться, да видать переклинило его, они тоже выползают и из автоматов строчат. Мы постоянно перемещаясь и укрываясь за дувалами, бьем длинными очередями и создаем эффект присутствия большого отряда. Один хадовец вопит по-узбекски, аж горло срывает: «Братья моджахеды! Не убивайте! Мы свои!» Мой напарник узбек, в него стреляет, прямо над головой пули прошли, хадовец носом землю роет. Была бы настоящая засада, их бы за пять минут всех уничтожили. А так все обошлось. Дома небось рассказывали как в коварные душманские засады попадали. Как говорится: «И смех и грех». Но зато больше из этого кишлака в нас не стреляли, никогда.

— А что дальше с этим Ермаковым стало? — после короткой паузы спросила Даша. Ее смущал и немного раздражал второй непонятный ей интонационный слой этого рассказа. Не возмущение, не одобрение, а что-то другое, тяжелое, страшное и неприятное как налипшая на лице паутина. Девушка машинально как умылась, вытерла лицо ладонями.