Обманная весна (СИ)

— Как нехорошо с твоей стороны, Ванюша, что ты до сих пор ни разу не пригласил его к нам, — сказала мама с укоризной. — Мне очень жаль, что я до сих пор не знакома с твоим другом. Ты сам говоришь, что ему грустно в одиночестве вечерами — а что ты сделал, чтобы это изменить? Вы ведь пьете вместе, так? А куда лучше было бы посидеть в домашнем кругу, выпить чайку с пирогом, послушать музыку, побеседовать… Папа отпросился бы пораньше. А то можно позвать Лидочку с подругой…

Иван представил себе Грина в семейном кругу. Ему почему-то стало нехорошо, но он кивнул.

— Хорошо, только в другой раз. Сегодня мы уже договорились.

Мама вышла с удовлетворенным видом. Иван принялся одеваться. Но не успел он застегнуть молнию на куртке, как мама появилась из кухни с пакетом.

— Вот, держи, — сказала она гордо, не смотря на слабые протесты Ивана. — По крайней мере, вы не будете закусывать тухлыми кильками. Я знаю, что это такое — посиделки мужчин в одиночестве. Бери, бери — еще спасибо скажете.

Иван взял пакет и вышел на лестницу. Мама стояла в дверях до тех пор, пока не закрылись двери лифта. В лифте Иван заглянул в пакет.

В большом пакете лежали два сравнительно небольших свертка: в одном обнаружились ветчина и сыр, нарезанные ломтиками, а во втором — пончики в сахарной пудре, еще теплые через пергаментную бумагу.

У Ивана случился кратковременный припадок сдерживаемого истерического хохота, из лифта он вывалился, согнувшись вдвое, но на лестнице успокоился и из подъезда вышел уже с серьезной миной, думая о том, как Грин выскажется по поводу пончиков.

Рыжая «копейка» уже стояла напротив подъезда. Грин курил рядом с машиной.

— Что это у тебя за багаж? — спросил он весело.

Иван опять согнулся крючком.

— Пончики… с сахарной пудрой… — выдавал он сквозь смех. — От мамы… приманка…

— А вот и шиш им, а не приманка, — Грин отобрал у Иван пакет и закинул на заднее сиденье. — Им ни к чему, они хищники, а нам пригодится. Передай привет маме — святая женщина.

— Это тебе приманка, Грин! — корчась от смеха, простонал Иван. — А не вампирам! Это мама хочет заманить тебя в наш семейный круг!

— Точно, святая, — ухмыльнулся Грин, садясь за руль. — Ну, что встал? Пора-а в путь-дорогу…

Вечер валился в ночь.

Зимняя темень, в которой плавали фонари, в центре города была менее непроглядна, чем в новостройках, но с празднично освещенного помпезного Невского свернули на Лиговку, в холодный неуют среди обшарпанных стен. Здесь фасады бывших домов таращились темными глазницами, а стриженые тополи напоминали девочек-сирот — по колено в грязном снегу. Иван пал духом, и старался только не слишком это показывать.

Грин вел машину на очень умеренной скорости. Давал всем редким ночным странникам его обгонять, щурил глаза, насвистывал «Прощание славянки» и очень внимательно глядел по сторонам. Иван сидел рядом и боролся с холодом в животе.

— Неужели ты их прямо так и видишь? — спросил Иван, когда Грин по какому-то наитию свернул с Лиговки в переулок. — Смотришь на прохожих, видишь, кто из них…

Грин повернулся к нему. Иван был в который раз поражен его лицом — в веселом азарте, глаза горят, усмешечка знакомая… А ведь обычно раны и потери полностью, навсегда стирают с лица такую усмешечку — обозначающую удовольствие от дела, удовольствие от риска… еще какого риска!

— Я их сердцем чую! — прошептал Грин проникновенно, пародируя булгаковского Шарикова. — Смотрю, если честно, так, по привычке. Страхуюсь, — пояснил он уже обычным тоном. — И ты запомни: глазами особенно много не увидишь. Учись чуять. Вот тут, где-то поблизости…

— Откуда ты знаешь? — Иван почувствовал только ледяную струйку вдоль спины.

— Да ёлы-палы, Ванька! Напрягись. Ощути — их… как бы сказать-то… их пространство.

Ивана тряхнуло еще сильнее, но он не понимал, от чего: то ли от слов Грина, то ли от проснувшегося чутья. И вдруг навалился нестерпимый панический ужас.

— Грин… — прошептал он сипло. — Здесь что-то…

Грин обернулся снова, улыбнулся прямо-таки лучезарно.

— Ну, слава тебе, Господи, и ты учуял. Здоровый гад. Старичок. Будет весело.

Иван уставился на него дикими глазами. Так он об этом?! Вот об этом ледяном штыке в сердце?! И еще может улыбаться?!

Грин был железный боец. Бог войны. Иван не мог такого постичь.

Грин остановил машину и вышел, захлопнув дверцу. Ивану пришлось последовать за ним, хотя возражало все тело, вся интуиция, весь разум — все вопило о смертельной опасности и, хуже того, о невероятном ужасе, которому нет названия. Он мог действовать только потому, что рядом был Грин, такой же спокойный, как в горах или у себя во дворе. Ужас слепил и сбивал с толку; Иван не мог смотреть вокруг, на страшную желтую стену, черный провал проходного двора и танцующие тени. Иван видел только Грина — как Грин, не торопясь, прищурившись, оценивал обстановку.

— Вот, — шепнул он наконец. — Гляди, прелесть какая.

Иван посмотрел.