Обманщик

Поздоровавшись со всеми, поцеловав ручку дамам и отпустив несколько учтивых реплик, Аарон Дейхес сел и умолк. Смотрел в пространство перед собой со спокойствием человека, который исполнил свой долг и теперь может вернуться к размышлениям. Краем уха он слушал Альберта Круппа.

Немного погодя подъехала Ханна Сефард. Преподавательница древнееврейского, в разводе. Последними пришли Герц Минскер и Броня.

С появлением Брони мужчины, как всегда, оживились.

Зейнвел Амстердам хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Смотрите, голливудская красавица!

Альберт Крупп прервал его спич. Вскочил с кресла, подошел к Броне, взял ее руку и громко поцеловал. Аарон Дейхес улыбнулся, демонстрируя редкие зубы. Тоже встал, шагнул к Броне, поцеловал ей руку и сказал:

– Прекрасна, как всегда.

Моррис Калишер на своих коротких ногах поспешил принести ей стул.

Женщины сидели, словно в унынии. Матильда Амстердам искоса смерила Броню критическим взглядом. Будто вопрошая: «Отчего эти идиоты так разволновались?»

Флора Крупп несколько раз оглядела Броню с головы до ног, затем пожала плечами. Ханна Сефард, преподавательница древнееврейского, улыбнулась полудружески, полусмущенно и покачала головой по поводу старой и вечно новой истины: мужчина куда больше восхищается хорошеньким женским личиком, чем самой прекрасной душой.

Минна еще в коридоре поздоровалась с Броней и расцеловалась. Теперь она одним глазом победоносно взглянула на мужчин, как бы говоря: «Посмотрите на большой приз, какой я вам принесла!» Другим глазом она подмигнула женщинам.

Броня целый день отработала на фабрике, но, вернувшись домой, прилегла минут на пятнадцать, выкупалась и оделась. Они опоздали на три четверти часа и пришли бы еще позже, если бы Герц Минскер не настоял взять такси.

Герц тоже принес цветы. После ланча он два часа вздремнул, потом сходил к цирюльнику постричь волосы и подровнять баки. Хоть он и уверял Минну, что разлюбил Броню и женитьба на ней была ошибкой – а ошибку не всегда можно исправить, – ему было приятно, что Броня произвела среди мужчин такой фурор. Это поднимало его собственную самооценку. Он с нежностью глянул на Минну.

Минна поблагодарила за цветы, а Герц Минскер сказал:

– Это за бессмертные стихи.

– Что ж, так или иначе, приятно слышать.

Едва только Минскер допил коктейль, кухарка сообщила, что ужин готов.

По европейскому обычаю Минскер сопроводил Минну в столовую. На ходу он слегка пожал ее локоть, и Минна сумела тихонько пробормотать:

– Я весь день скучала по тебе.

– Я тоже, – солгал Минскер.

Моррис Калишер взял под руку Броню, но быстро выпустил ее локоть. В нем еще сохранились остатки хасидской скромности. Зейнвел Амстердам намеревался проводить к столу Броню, однако ее умыкнул Моррис, и ему пришлось довольствоваться Флорой Крупп. Аарон Дейхес помог Матильде Амстердам подняться с кресла, ноги-то у нее были слишком тонкие и слабые. Ханну Сефард должен был сопровождать Альберт Крупп, но он слишком замешкался, и она ушла в столовую без него.

Вскоре всех усадили за стол. По случаю сегодняшнего ужина Минна приобрела дорогую скатерть и выставила новый сервиз. Женщины немедля принялись обсуждать красивые новинки.

Хотя место во главе стола, по обычаю, предназначено хозяину, Моррис Калишер усадил там Герца Минскера. Герц пытался возражать, но Моррис воскликнул:

– Ты для меня – пильзенский цадик!

«Цадик, который спит с твоей женой», – мысленно ответил Герц Минскер. Он встревожился, вспомнив своего отца. Слова Морриса прозвучали как профанация, как кощунство.

Минскер поднял взгляд, и Минна улыбнулась ему, с обманчивой любезностью.

– Конечно, – сказала она. – Цадику приличествует почетное место.

3

После ужина Моррис Калишер принялся расспрашивать Аарона Дейхеса о его работе. Аарон Дейхес отвечал вполне искренне: живопись никому не нужна. Зачем писать? Тора справедливо ее запрещает. Это идолопоклонство.

Моррис Калишер усмехнулся:

– Ты веруешь в Тору, а соблюдаешь ли прочие ее заповеди?

Минскер вмешался в разговор и заявил, что человек вправе совершать те благие поступки, какие под стать его духу. Надо иметь «свободный выбор и в грехах», так он аргументировал. Подчеркнув, что и пророки пренебрегали практикой человеческого самопожертвования. А поскольку все религии просто ступеньки лестницы, ведущей к поискам Бога, каждый вправе искать на свой лад, при условии, что подчиняется законам морали и не творит иного зла. Минскер сравнил религии с научными теориями. Можно принять их или отвергнуть, можно поменять одну на другую, но это не означает, что отвергаешь науку. Все атеисты делали одну и ту же ошибку. Отвергая тот или иной авторитет, они думали, что отвергают Бога. Наука не перестала быть наукой, когда были отвергнуты Аристотелева физика и биология, точно так же религия останется, пусть и будут отвергнуты откровения Моисея, Будды или Иисуса.

– Без порядка, – сказал Аарон Дейхес, – религии быть не может.

– Можно и порядок изменить. Так поступают во всех казармах.

В тумане дискуссии возник голос Минны:

– Герц, вы уже видели мой портрет?

– Несколько раз.