Обманщик

Крымский брал из коробки печенье, грыз, а одновременно курил сигарету и твердил английские слова: «table», «window», «horse». Эти слова он подчеркнул красным карандашом. Время от времени останавливался перед зеркалом и критически смотрел на свое отражение: черные как смоль волосы, низкий лоб, сросшиеся брови над угольно-черными глазами, чуть раскосыми, полными еврейской проницательности и мирского легкомыслия. На свое лицо он глядел с удовольствием. Такой рот женщинам хотелось поцеловать, а ямочка на подбородке придавала ему лихой шарм. Если б тело соответствовало лицу, Крымский в свои сорок восемь слыл бы Аполлоном. Только вот ноги у него были слишком короткие, «еврейские ноги», непропорциональные торсу. Бедра тоже несколько широковаты. Нигде он не осознавал свои физические изъяны так отчетливо, как здесь, в Америке. Ни в Польше, ни даже во Франции у него и мысли не возникало, что он не вышел ростом. Но Америка населена великанами вроде упомянутых в Пятикнижии. Двенадцатилетние девочки и те были выше его. Он уже слыхал, как кто-то назвал его коротышкой. Вдобавок одежда, которую он привез с собой и которая в Париже и Касабланке казалась весьма элегантной, здесь выглядела провинциальной, претенциозной и смешной. Необходимо обзавестись новым гардеробом. Кроме того, надо заменить два золотых зуба, ведь американцы – так ему сказали – считали золотые зубы забавным курьезом. И потом, надо съехать из отеля, где он должен платить восемь долларов в день за себя и за Пепи – в пересчете на франки огромная сумма.

Крымский твердо верил, что добьется в Америке успеха. Здесь прямо-таки кишмя кишат богатые матроны средних лет, изголодавшиеся по искусству, любви и средствам, возвращающим молодость. Пепи уже подружилась с пожилой модисткой, калекой.

Зигмунт Крымский рассчитывал непременно продать Моррису Калишеру одну-две картины. Тысяча долларов – сумма, по здешним меркам, небольшая. Но ему для начала хватит. Он снимет квартиру, купит новый гардероб, заменит зубы. Остальное устроится само собой.

Ладно, однако ж Моррис Калишер опаздывает. Почти одиннадцать, а его все нет. Зигмунт Крымский ругал себя за ошибку. Напрасно он встретился с Минной. Вчера по телефону он сказал Моррису, что только что узнал его номер, а ведь как знать, вдруг Минна сдуру выболтала секрет? Зазвонил телефон, и Крымский снял трубку.

Звонила Пепи.

– Ну что, он пришел? – спросила она.

– Моррис Калишер? Пока нет.

– Ты дал ему правильный адрес?

– А ты как думаешь?

– Я тебе говорила, избалуются они в Америке. Тут доллары нужны, а не искусство.

– Мне тоже нужны доллары. Если он не придет, не знаю, что и делать. Портье уже требовал оплатить этот… как его… the bill^[23].

– Ничего, подождут еще денек.

– Мы в Нью-Йорке, а не в Париже.

– Не падай духом, дорогой. Скоро все наладится.

– Когда? Ладно, не занимай телефон, возможно, он пытается со мной связаться.

Крымский повесил трубку и завел разговор с самим собой: «Вонючки, гады, негодяи! Вот они кто! Им картины нужны как дырка в голове. Им подавай меняльный бизнес, черный рынок, спекуляции. Синагоги, вот что они здесь строят. Нет даже ни одного кафе, где можно с кем-нибудь встретиться. Город вроде Нью-Йорка – и без кафе! Кто в Париже поверит? Кошерная еда да жирные жены – больше им ничего не надо. Но я вытяну из них вонючие доллары! Стонать будут, а заплатят. Не знают они пока Зигмунта Крымского, он им покажет, этим шутам гороховым!»

Крымский хватил кулаком по комоду. Сигарета выпала у него изо рта, и он снова раскурил ее. Дым валил из широких ноздрей, как из паровозной трубы. Один глаз дергался, второй смеялся, понимающе, хитро, с вызовом. Крымский обманывал всех – друзей, родню, любовниц, партнеров. Но в конечном счете обманулся сам. Все его жертвы умудрились выжить, а он остался посреди реки, в лодке без весел. Взять хотя бы Минну. Неужто Моррис Калишер не мог найти ничего лучше этой графоманки, этой облезлой ивовой ветки, этой затасканной старой шлюхи?

Она прямо-таки помолодела тут, в Америке, покрасила волосы, подавала себя как писательницу, хотя не умела составить фразу, не сделав семи ошибок! Крымский предлагал ей прийти к нему в отель – навестить могилу предков, как он в шутку выразился, – но она отказалась, словно этакий образец непорочности. Дескать, намерена хранить верность своему Моррису.

«Ой, да кто ж поверит? – с жаром подумал Крымский. – С этаких лицемеров надо заживо сдирать кожу, а мясо бросать собакам».

Снова зазвонил телефон, и Крымский метнулся к нему длинным прыжком, точно грациозный хищник к добыче.

Снял трубку:

– Алло?

Ответили не сразу. Звонивший медлил, будто сомневался, стоит ли говорить или лучше повесить трубку.

Немного погодя Крымский услышал голос Минны:

– Крымский, это ты?

– Да, кто же еще!

– Зачем ты так поступил, зачем? – спросила она. – Ты приехал в Америку, чтобы разрушить мою жизнь?

На миг Крымский онемел.

– Какого черта тебе надо?