Обманщик

– Да, Минна. Остальное ты сама выяснишь. Богом клянусь, я тебе такого не желаю.

6

Верх глупости, конечно, но Минна согласилась одолжить Крымскому двести пятьдесят долларов. Возможно, потому, что незаслуженно винила его, оскорбляла и бранила. А может, потому, что Крымский обещал быть ей другом, познакомить ее с Пепи и даже взять компаньоном в свою галерею.

Из того, что Крымский рассказал о Герце Минскере, Минне было ясно, что зарабатывать на хлеб придется ей, хотя это она и так знала. В общем-то Крымский не сказал ничего, чего бы она уже не знала. Моррис тоже много чего рассказывал насчет поступков Герца, только Моррис делал это с любовью к Герцу и восхищением перед его эрудицией, ученостью и писательским талантом, тогда как Зигмунт Крымский даже и хорошие стороны Герца принижал.

Каждое слово, сказанное Крымским о Герце, было для Минны словно пощечина, однако когда Крымский принялся сетовать, что остался без денег в чужой стране и ему грозит арест или даже депортация, она пожалела его, а еще больше – женщину, которая из любви к Крымскому бросила мужа.

Разве Крымский не такой же обманщик, как Герц Минскер, а то и хуже, куда хуже? Разве Пепи – кто бы она ни была – не ступила на тот же опасный путь, что и Минна? Впрочем, какая разница, если у Минны будет на двести пятьдесят долларов больше или меньше? Судя по тому, как Крымский расписывал свою художественную коллекцию, он вполне может разбогатеть здесь, в Америке. Он предложил Минне подыскать ему помещение, чтобы выставить картины, а за это он сделает ее партнером с тридцатипроцентным участием.

Он упомянул художников, имена которых она встречала в газетах. Где-то в Америке у него были друзья, богатые родственники, всевозможные связи. Сам факт, что он в разгар войны добрался из Касабланки в Нью-Йорк, притом с женщиной и с картинами, доказывал, что он человек смекалистый и сумеет поставить себя здесь, в стране Колумба.

Минна собралась в банк на Бродвее неподалеку от Семьдесят Второй улицы, где у нее была депозитная ячейка, и она условилась с Крымским о встрече в кафетерии в нескольких кварталах оттуда. Глупо забирать прямо сейчас одежду и прочее имущество, ведь с Герцем она тоже уговорилась встретиться, в другом кафетерии. Минна прикинула, что в любом случае Моррис ее одежду не возьмет. Меха ее хранились на складе, в холодильнике.

Поэтому она упаковала в сумку лишь самое необходимое – несколько платьев, немного белья и драгоценности, которые держала в квартире.

Когда Минна с сумкой в руках уходила из дома, швейцар опять воззрился на нее с удивлением. Обычно они с Моррисом уезжали на лето с кучей багажа. Швейцар словно бы подмигнул ей, и Минна ответила дерзкой улыбкой.

Банк находился всего в нескольких кварталах. Хотя жизнь Минны пошатнулась, банк казался таким же солидным и прочным, как всегда. Она спустилась по лестнице в хранилище, вошла в огромную армированную сталью дверь, через которую не проникнет ни вор, ни медвежатник. Служитель знал Минну и вежливо поздоровался, поскольку всего несколько недель назад она сунула ему доллар. Он проводил ее к ячейке, и, открыв ее, она сама удивилась, сколько же там драгоценностей – перстни, браслеты, золотые цепочки, всевозможные булавки и броши. Была там и нитка жемчуга, оставшаяся у Морриса от первой жены и подаренная Минне.

Кроме того, в ячейке лежали документы Минны на гражданство, просроченный загранпаспорт, несколько золотых монет, коллекция серебряных долларов и банковская книжка на ее имя, где было пять с лишним тысяч долларов. В большом конверте хранились акции, которые до 1929-го стоили много тысяч долларов, да и сейчас по-прежнему кое-что стоили и приносили дивиденды.

«Двести пятьдесят долларов меня не разорят, – утешила себя Минна. – Иной раз полезно бросить собаке кость».

Минна отнесла ячейку в отдельную комнатку и стояла там на своих высоких каблуках, перебирая и пересчитывая украшения, перекладывая их и каждый раз обнаруживая новые, о которых совершенно забыла.

«Интересно, сколько все это стоит? – размышляла она. – Недостаточно, чтобы на это жить, однако наверняка хватит, чтобы не умереть с голоду». Минна достала карандаш, прикинула стоимость каждой драгоценности и прибавила к тому, что было у нее на счете.

Герц, конечно, никчемный, ненадежный гедонист, но Минна сделает из него человека. Герц Минскер – это вам не Зигмунт Крымский. Он ученый, образованный. Если дать ему годик спокойно поработать, он прославится на весь мир. Минна оградит его от всего, что ему мешает. Запрет в комнате с рукописями, даже к телефону не подпустит.

В сердце снова и снова возникала острая боль. Слова Крымского ранили Минну, но, пожалуй, так даже лучше. Она не станет питать иллюзий, будет готова к худшему.

Тем не менее она уже выписывала Крымскому чек.

«Безумие, чистейшее безумие, – думала она, – но как говорил папа? “Отпускай хлеб твой по водам”». Минна удивилась, что помнит это выражение. Вот уж никогда не угадаешь.