На щеках девушки вспыхнул румянец. Она была прехорошенькая, а смущение только добавляло ей очарования. Что едва ли отменяло тот факт, что девушке нечего было делать в постели Ильяна.
— О-отец послал меня к вам, господин лекарь. И велел исполнять всякую вашу просьбу.
Почтение и уважение кочевников всегда казались Ильяну несколько утомительными. Тебе предоставят лучшее место за столом, лучшие куски мяса, свою жену или дочь, чтобы согрела постель; а ты сидишь, как дурак, и не знаешь, что со всем этим делать.
— Вот моя просьба: пожалуйста, госпожа Шагати, уйди. Мне очень нужно поспать.
И, перевернувшись на другой бок, Ильян закрыл глаза.
Соседки Лин продолжали рыдать и причитать, и это мешало думать. Ей и самой хотелось поплакать, но слезами-то горю не поможешь. Поэтому, прижавшись к прутьям, Лин смотрела наружу.
Было уже глубоко за полночь, когда за девушками пришли. Лин и еще двоих выволокли из клетки и потащили туда, где полыхало рыжее зарево костров. Их успели по дороге хорошенько общупать, и всякий раз сердце уходило в пятки. Перед глазами вставали те страшные картины, что рисовало воображение, пока отец тащил Лин через Пионовый квартал.
— Эх, вот бы сейчас…. — мечтательно проговорил кто-то позади. Испугано, тоненько ойкнула женщина.
— Босс сказал — нельзя. Товар не порть! Кто их после тебя купит, дубина ты стоеросовая? Глазами, 'он, щупай.
Глазами, как находила Лин, тоже было очень неприятно. Впрочем, к ее радости, ничего по-настоящему страшного не произошло. Их выволокли к костру и заставили разносить вино развалившимся на песке разбойникам. Пламя от костров рождало жуткие резкие тени, и казалось, что перед глазами разворачивается сцена из Ада.
Лин нащупала за пазухой несколько свертков с порошками.
У нее быстро образовалась привычка носить с собой травы и лекарства, пряча их в одежде. Снадобья были на все случаи жизни. Мастер Ильян мог, просто прогуливаясь по берегу реки или идя на рынок за покупками, наткнуться на страждущего, нуждающегося в лечении. А у Лин, которая мечтала всегда быть полезной, находились при себе лекарства. С собой у нее было обезболивающее, кроветворное, кровеостанавливающее и снотворное. Вытащив последнее, Лин высыпала содержимое пакетиков в кувшины. Обнесла бандитов вином.
Их командир сидел на небольшой, наспех сооруженной платформе, точно генерал в пьесе, и рассматривал своих приближенных. Сам он не пил, и, кажется, вид стремительно пьянеющих разбойников забавлял его. По красиво очерченным губам скользила сладкая улыбка. Перехватив взгляд Лин, мужчина поманил ее к себе. Пришлось, холодея от страха, взбираться на платформу и подходить к мужчине. Не дойдя пару шагов, Лин застыла, глядя вниз, на грубо обработанные доски помоста. Прекрасное лицо мужчины пугало своим полным несоответствием гнилой натуре, то и дело прорывающейся в жуткой улыбке.
— Как тебя зовут, малышка?
— Ли-Лин… — выдавила Лин, поражаясь тому, что медоточивый вкрадчивый голос не дает ей соврать.
— И откуда же ты родом, Лин?
— Х-хункасэ.
— Подойди ближе, Лин.
Вспомнилась старая-старая сказка, которую Лин слышала от кормилицы в детстве. Это было так давно, невообразимо давно, когда у нее еще была кормилица. Когда она была частью семьи. Сказка про пряник, который катился по дороге, пока не столкнулся с хитрой лисой. «Откуда ты родом, мой добрый друг? И что за начинку делают в твоих краях? Подойди ближе, я не слышу». Ам! И нет больше пряника.
— Подойди, — повторил мужчина тоном, не допускающим ослушания.
Лин послушно шагнула вперед. Горячие твердые пальцы сжали ее подбородок, не давая отвернуться. Глаза, лишенные хоть какого-то чувства, мертвые и безразличные, буравили ее лицо.
— Ты хорошенькая, но много за тебя не выручишь. В Карраске мужчинам нравятся экзотические красавицы.
Рука скользнула с подбородка на шею, мужчина дернул Лин к себе, почти коснулся ее лица, и она ощутила смрад его дыхания. От главаря разбойников несло мертвечиной. А потом к губам ее прижались холодные губы. Лин ощутила отвращение и тошноту, уткнулась в грудь мужчины, в твердую тисненую кожу раскрытой ладонью, но сил оттолкнуть его не хватило.
— Пожалуйста! — всхлипнула Лин, когда поцелуй прекратился.
Главарь пальцем провел по ее распухшим губам и ухмыльнулся. И проговорил, намеренно интерпретируя ее мольбу так, как это ему по нраву:
— Хочешь больше, маленькая распутница?
Рядом с ним Лин была слишком слаба и беспомощна. И безоружна: все ее шпильки потерялись по дороге, у нее не было при себе ножа, она никак не могла защититься от этого мужчины. И когда он потащил ее за собой, Лин лишь всхлипнула беспомощно и жалобно.
В его палатке сильно пахло благовониями, массивная бронзовая курильница истекала густым сладким дымом. Из-за него, а еще из-за слез все расплывалось перед глазами.
— Охраняй, — бросил главарь кому-то, а сам подошел к роскошной постели, сделанной из шелков и мягкого меха. — Сними с меня доспех. Поторопись.