– Грустная история, но она не нова. Представь себе, меня тоже вырастил другой человек, потому что настоящий отец стыдился признаться в связи с моей матерью. И меня тоже ненавидит почти вся аристократия, потому что я для них – как плевок в их длинные и страшно благородные родословные.
– Тогда я не понимаю, почему вы продолжаете нас убивать, ставите барьеры, чтобы мы не имели права хотя бы просто прикоснуться к спокойной жизни, где сосед не думает о том, как чертвертовать тебя, сжечь и развеять прах на перекрестке.
–
– А что нам оставалось? – огрызнулся Ян. – Можете не верить, но я не имел никакого отношения к волчьей стае Рока, которая собиралась захватить Фаэртон. К ворону, который на вас напал, тоже. Среди нас хватает отчаявшихся, которые действуют сами по себе. Я знал только то, что мои сородичи по ту сторону границы почти истреблены, а всё, чего они хотели, это жить, любить и работать, как обычные люди! Кое-кто из наших на свой страх и риск связался с вашим кузеном, прося поддержки. Он был единственным, кто не посмеялся над нами, не начал размахивать перед нами факелом или грозить Единым, а сделал встречное предложение. Мы ему – военную поддержку и помощь в свержении герцога, он нам – землю, признание. Всё, чтобы наши дети могли жить спокойно. Даже если бы он обманул, у нас появлялась возможность избавиться от барьера и самим забрать, что нам причитается. Попробуйте сказать, что вы сами не убили бы ради этого какого-то незнакомого ублюдка!
Впервые мне не захотелось съязвить в ответ. Ведь только что, идя к камере Яна, я думал о том же самом.
– И все же ты предупредил Энжи о яде, – напомнил я.
Пыл оборотня сразу угас.
– Предупредил. Зря, наверное. Мне хотелось обойтись без убийств, чтобы не прокладывать моему народу кровавую дорогу к новой жизни. И еще Энжи…
Он вдруг замолчал. А вот у меня, кажется, похолодели ладони.
– Что – Энжи?
– У нее добрая душа, – неохотно произнес Ян. – Лежит ко всяким… сироткам, пусть они давно выросли и вовсю ставят барьеры на границах своего герцогства. Даже такому, как вы, Энжи не хотела зла и пыталась спасти.
Я с усилием вздохнул. Добрая душа!.. Было приятно знать, что даже в приватных разговорах со своим ручным оборотнем Энжи не желала мне смерти и принимала мою сторону. А ведь Ян мог и соврать, сказать, что они развлекались во всех позах и обсуждали, какой герцог тупица. Меня бы задели такие слова, а это, в свою очередь, наверняка порадовало бы двуликого, ожидающего смертной казни.
Но он не солгал. Что это – проявление представлений о чести?
Или чувств к подруге детства?
Как бы там ни было, я ему поверил. Надо снять с Энжи домашний арест. Она не заслужила подобного обращения. И стоит поговорить с ней, после этих разборок, когда кипение в моей крови утихнет. Где-нибудь за пределами дворца, где не будет лишних ушей – потому что слухи о загадочной леди Авелине дель Гранде и ее связях с двуликими, вопреки всем моим усилиям, множились на глазах.
– О, тут как будто потеплело, – рассеянно отметил Ян. – К вашему приходу, что ли, стали лучше топить?
– Вряд ли. Стражники, которые здесь служат, знают, что меня не беспокоит ни холод, ни зимняя стужа. Но если нужно, я могу распорядиться, чтобы в камеру принесли одеяло.
– Зачем? – насторожился Ян. – Вы собираетесь устроить какую-то особенно помпезную казнь, до которой я должен дожить?
– Нет, не хочу, чтобы ты умер, пока не объяснишь мне некоторые вещи.
С узкой лавки раздался вздох, который должен был означать, что оборотень устал что-то объяснять. Тем не менее он спросил:
– Какие?
– Ты упомянул, что ничего не знал о Роке и его стае, но за тобой тоже стоят двуликие. Кто они?
– Женщины и дети в основном. Подростки, – он дернул плечами. – Мне всех по именам перечислить?
– Ты сам только что сказал, что вы обещали Ровану военную поддержку.
– Он попросил, мы пообещали, а показать ему армию он не требовал, – Ян криво усмехнулся. – Но, если бы он правда дал нам новый дом, мы бы вышли защищать его все, вплоть до младенцев.
– А если этот дом вам даст кто-то другой? За него вы тоже выйдете всей горой?
Оборотень расхохотался и вдруг замолчал, осознав, что в моем голосе не было ни капли издевки.
– Вы шутите. Вы же поставили барьер.