Обманутая

– Хорошо. Ты сейчас освобождена под залог, потом ты должна вернуться на слушание дела, и пройдет, наверное, полгода, когда все закончится. Ты не совершала преступление, Ливви, кто-то другой это сделал. Ты первоклассный репортер – используй это, найди тему и работай над ней. Ты же занималась подобной работой в прошлом. Не можешь же ты из-за этой идиотской истории отказаться от своей работы. – Фрейзер остановился.

Ливи обхватила голову руками и стала дико, истерически хохотать.

– Что тебя так развеселило? – спросил он ледяным голосом.

– Ты! И твои проклятые шутки! – завопила она. Он отступил назад, словно она ударила его.

– Благодарю тебя! Я не понимаю, что смешного я сказал?

– Ты не понимаешь? Действительно? – Смех Ливви умер так же внезапно, как и начался. – Хорошо. Кому нужен репортер с подмоченной репутацией? А? Кто даст мне работу, Фрейзер? Мне, бывшему работнику телевидения, который замешан в наркобизнесе и которому грозит тюремное заключение? Мне негде жить, я замучена и окружена прессой… Я все потеряла, у меня ничего нет. Ничего! А ты представляешь, каково мне?.. – Она остановилась, зная, что если промолвит хоть слово, то расплачется.

Она повернулась и направилась к двери, говоря дрожащим голосом:

– Ты просил меня приехать сюда. Вспомнил? А сейчас, когда я здесь, ты не хочешь меня.

Она сказала это с такой болью, что Фрейзер вздрогнул. Он двинулся к ней, но она остановила его, закричав:

– Нет! Не надо! Не обманывай меня больше. – Открыв дверь, она выбежала из комнаты. Фрейзер слышал, как она бежала по холлу и поднималась по лестнице. А он стоял несколько минут, не зная, что делать. Когда он наконец решился, зазвонил телефон.

Закончив разговор, он понял, что она ушла. Он сидел за своим столом, обхватив голову руками. Его тошнило. Он должен был ответить ей, а он занимался делами. Решал проблемы с набором, искал номер телефона компании, обслуживающей его машину, чтобы они могли за несколько часов устранить неполадки.

Боже! Почему все это должно случиться сейчас. Он понимал, что должен сосредоточиться и попытаться во всем разобраться. Он встал и вышел в пустой холл, чувствуя, что дом уже не кажется таким уютным, каким был вчера.

Это смешно, убеждал он себя, поднимаясь по лестнице. Как могут двенадцать часов все изменить? Ты ведь был абсолютно счастлив здесь прежде.

Но, войдя в ванную и увидев забытые вещи Ливви, он понял, что это не смешно. Присутствие Ливви в доме, даже за такое короткое время, заставило его почувствовать теперь свое одиночество. Он собрал ее вещи и отнес их в спальню, поставил их на комод и сел на кровать.

Набирая по телефону номер справочной вокзала, он молил Бога, чтобы первый поезд еще не отправился в свой маршрут. Он знал, что должен догнать ее.

Ливви сидела на жесткой деревянной скамье Абердинского вокзала. Она поджала под себя ноги и обхватила их руками. Несмотря на толстый пиджак, она дрожала от холода. Она отчаянно думала о ссоре с Фрейзером и всем сердцем жалела об этом. Ей было больно, что он с таким презрением отнесся к ее несчастью, но сейчас она бы с радостью вернулась к нему, но только не знала, как это сделать. Она перелистывала газету «Эбердин энгас пресс» и думала.

«Что делать?» В Лондоне она все потеряла и ее никто не ждет. Она опустила голову на колени, продолжая рассматривать газету с цветными фотографиями, четкими заголовками, и думала о Фрейзере. О том, какую газету он создал из обыкновенного двадцатистраничного районного журнала, который он ей как-то показывал в колледже много лет назад. Может быть, он прав, надо действительно набраться мужества и сражаться за свою жизнь, подумала она неохотно. Ведь он же смог создать что-то из ничего. Но как он говорил с ней? Как будто она уже ни на что не способна.

Может быть, мне остаться здесь, размышляла она, замерзшая, голодная и растерянная, до тех пор, пока я не окоченею и мой зад не примерзнет к этой скамье? Тогда все мои проблемы решатся сами собой. Она улыбнулась, представив, как ее хоронят, не сумев придать нормального положения, а в том скрюченном виде, в котором она сидит на скамье. Эта сцена становилась у нее в голове все смешнее и смешнее, и она наконец рассмеялась. Впервые за эти недели ей было весело, и ее сердце стало согреваться.