Обманутые иллюзии

Он не повернулся, чтобы взглянуть на нее, он лишь взирал на фонтан, игравший свою спокойную водяную мелодию.

Они вместе создали это чудо, подумал он. Зачали мальчика в любви, в радости, в страсти. Не потому ли он так красив, так идеален, так неповторимо очарователен?

– А ты знала, что беременна, когда я уехал?

– Нет, – она поймала себя на том, что сжимает руки и заставила себя опустить их, – но узнала сразу после. Я плохо себя чувствовала в тот день, помнишь? Утренняя тошнота запоздала тогда.

– У тебя все не как у всех, – он запихнул руки в карманы, заставляя себя успокоиться. – Тяжело было?

– Что?

– Беременность, – процедил он сквозь зубы. Но он не повернулся к ней. Не мог. – Тяжело было? Ты болела?

Из всех возможных вопросов такого она никак не ожидала. Зашатавшись, она запустила руку в волосы. – Два месяца меня тошнило, а потом все пошло нормально. Пожалуй, я никогда еще себя так хорошо не чувствовала.

Он сжал в кулаки спрятанные в карманы руки.

– А как ты его рожала?

– С прогулкой по пляжу не сравнишь, но и походом в долину смерти тоже. Прошло восемнадцать с лишним часов, и на свет появился Натаниель.

– Натаниель, – он произнес это имя шепотом.

– Я не хотела называть его в честь кого-то. Хотела, чтобы у него было свое имя.

– Здоровенький, – Люк долго смотрел на фонтан. Он почти мог различить отдельные капли, видел как они бежали вверх, падали, затем опять устремлялись вверх. – Вид у него… здоровый.

– Да, здоровье у него хорошее, никогда не болеет.

– Как и его мать, – лицо, впрочем, у него мое, подумал Люк. У него мое лицо. – Он любит собак.

– Нат любит почти все. Кроме лимской фасоли, – она неровно вздохнула и решила использовать шанс. – Люк, прошептала она, коснувшись рукой его плеча. Он повернулся к ней с такой скоростью, что она, чуть не упав, сделала шаг назад. Но когда он схватил ее, то стало ясно, что он не собирается ее наказывать.

Он обвил ее руками, прижал к себе. Его тело задрожало. Неспособная противостоять ни себе, ни ему, она провела рукой по его голове и обняла его тоже.

– У нас сын, – прошептал он.

– Да, – она почувствовала, как слеза пробивается через ее защитную реакцию и вздохнула, – У нас чудный сын.

– Я не позволю тебе скрывать его от меня, Роксана. Как бы ты ко мне ни относилась и что бы ни чувствовала, я не позволю скрывать его от меня.

– Знаю. Но и я не допущу, чтобы ты его ранил, – она отпрянула. – Я не дам тебе стать настолько важным для него, чтобы у него в душе осталась пустота после твоего ухода.

– Я хочу, чтобы мой сын был со мной. Я хочу, чтобы ты была со мной. Я хочу вернуть свою жизнь. И с Божьей помощью, Роксана, я возьму то, что хочу. Ты должна меня выслушать.

– Только не сегодня, – сказала она, но он уже схватил ее за руку. Она смачно выругалась, когда он потащил ее через двор к кабинету. – Я больше не намерена сегодня терпеть всплески разных эмоций. Отпусти меня.

– Я пять лет жил в одном сплошном всплеске эмоций, – не особенно церемонясь с ней, он просто взял ее на руки. – Придется тебе еще часок потерпеть. – Распахнув ногой дверь, он внес в кабинет бьющуюся в его объятиях Роксану.

– Как ты смеешь? Как ты смеешь так себя вести? – Она заскрежетала зубами, когда он опустил ее на скамейку. – Узнал про сына, и вместо того, чтобы сесть и спокойно, по-взрослому побеседовать со мной, ты меня мутузишь.

– Мы не будем беседовать ни спокойно, ни по-взрослому, ни как-либо еще, – он вытащил наручники и защелкнул одно кольцо на ее запястье. – Беседовать означает, когда два человека или более говорят Друг с другом, – быстро сообразив, он увернулся от ее кулака, но это был ложный удар. Второй раз ему увернуться не удалось и она разбила ему губу. – Ты будешь только… – он схватил ее за руки и сжал их, – слушать.

– А ты не изменился, – она свалилась бы со стола и расквасила нос, если бы он вовремя не подхватил ее и не защелкнул замок на наручниках. – Ты все такой же ублюдок и хулиган.

– А ты все такая же самоуверенная всезнайка. А теперь заткнись, – довольный тем, что у нее не осталось выбора, кроме как застыть на месте, он сделал шаг назад. Роксана вначале зашипела на него, а затем впала в ледяное молчание.

Он хотел поговорить, подумала она. Пусть говорит, пока язык не отсохнет. Это не значит, что она должна его выслушивать. Она сконцентрировала все усилия на высвобождении из наручников. В конце концов, не он один умеет фокусы показывать.

– Я тебя бросил, – начал он, – я не могу этого отрицать и не буду. Я бросил тебя, Макса, Лили и все, что так много значило для меня, и улетел в Мексику с пятьюдесятью двумя долларами в бумажнике и набором взломщика, который Макс подарил мне на день рождения, когда мне исполнился двадцать один год.

Несмотря на предельную концентрацию, она поморщилась от этих слов.

– Ты еще забыл о нескольких сотнях тысяч в виде драгоценных камней.

– У меня не было с собой драгоценных камней. Я так и не добрался до сейфа, – она повернула голову, пытаясь укусить его, но он схватил ее за подбородок и задрал ее голову так, чтобы их взгляды встретились.