Обманутые скитальцы. Книга странствий и приключений

…В начале нашего века в архиве Тобольской консистории еще можно было видеть полуистлевшее дело № 313. Его читал историк сибирской пугачевщины — Дмитриев-Мамонов, и в этом деле хранились известия о ранении Пугачева и начале его конца.

Но все же весна 1774 года в Сибири внушала Чичерину тревогу. В Омске изловили мятежного крещеного калмыка Ивашку Алексеева, но, как ни терзали, как ни били «кошками», он ничего не сказал, «закуся язык». Омский комендант, бригадир Клавер, готовил виселицу, и вскоре на помост возводили местного колодника Василия Морозова. Винили его в том, что он возбуждал неповиновение среди 807 омских колодников вдохновенными рассказами о том, что у дворян скоро отберут холопов, что соль будет скоро стоить по двадцать копеек, а вино — рубль за ведро. «…Может быть, так и здесь, в Омске, будет, если доживем», — говорил колодник, намекая на приход «Петра III» в Омск.

Речной камский путь в Сибирь был закрыт пугачевцами. Купцы волком выли, а не могли везти товаров из Сибири в Макарьев на ярмарку. Пуст был Ирбит — в нем этот год не торговали, а Ирбитскую ярмарку Чичерин перенес в Тобольск, но и это дело окончилось неудачей: не привыкли купцы торговать в Тобольске вместо Ирбита… И, хоть охотским мореходам в этот год даны были торговые льготы, не могли они вывезти в Россию мягкую рухлядь…

Пугачев уходил вниз по Волге, уральская царица Устинья Петровна уже томилась в каменном мешке, в слезах вспоминая Пугачева и их жизнь в Яицком городке. Генерал-поручик Александр Суворов расхаживал по Царицыну; в то время как его отец покидал Нерчинский завод — исконную школу первых самозванцев — Суворов-сын решил судьбу последнего «Петра III»…

Тобольск знал все о пугачевщине — как она начиналась, как разгоралась и как потухло это великое пламя народной войны, искры которой так часто залетали в Сибирь. И вот после того как Чичерин усмирил повстанцев в Ялуторовском дистрикте, перепорол и перевешал угрюмых пленников в Тобольске, к Чичерину прискакал курьер с письмом о поимке Пугачева.

В то время, когда Пугачев глядел на Суворова сквозь холодные прутья клетки, Чичерин писал — 18 ноября 1774 года —Деколонгу в Омск:

«…Его сиятельство гр. Петр Иванович Панин изволил уведомить, что Пугачев под крепким конвоем ведется в Москву, и рожу мне его прислал, которую, скопировав, вашему превосходительству посылаю. Вчера получил от приятеля две семги, из которых одну вашему превосходительству при сем отсылаю, зная, что ее у вас нет».

Так и повез фельдъегерь из Тобольска в Омск портрет Пугачева вместе с беломорской семгой в дни, когда Вольтер не один раз запрашивал Екатерину о судьбе человека, потрясшего Россию.

Пугачевщина окончилась. Голова Емельяна Пугачева скатилась с плеч. Тобольские и омские войска вернулись домой. И вскоре снова угрюмые люди с клеймами на лбах, гремя железами, брели через Тобольск на Восток — на каторгу гнали осужденных пугачевцев.

4

Наступило затишье, и Денис Чичерин вновь начал свою деятельную и веселую жизнь. Екатерина II не забыла оценить его услуги в борьбе с Пугачевым, и скоро Чичерин, кроме красного финифтяного креста с алмазами и восьмиконечной звезды ордена Анны, получил знаки и мантию ордена Александра Невского. В этой пышной одежде скакал он на коне, окруженный своими гусарами, к тобольскому собору, где отправлял в какой-нибудь высокоторжественный день службу друг Чичерина — архиепископ Варлаам.

Огорчений у Чичерина в эти годы (1775–1780) не было. Правда, объявлялся еще один самозванец — Кондратий Селиванов, но это дело было далеко от Тобольска.

Зато в 1776 году Денис Иванович не огорчался, а скорее искренне удивлялся, увидев у себя в Тобольске совершенно неожиданного, последнего последователя Пугачева. Его везли в Петербург под крепким конвоем. В отличие от самозванцев прежних, этот человек носил чин коллежского советника и был… главным командиром Нерчииских заводов! Василий Нарышкин, сменив Суворова-отца, начал управлять Нерчинской каторгой по-своему. Он установил на ней особый свой праздник «Открытие новой благодати» с обязательным всеобщим покаянием в грехах, заставлял попов служить «прежде заутрени обедню», а на досуге читал Вольтера.