Обманутые сумасшествием

Может, и нет никакого загадочного убийцы? Может, все они по очереди стали жертвой собственного помешательства? Тогда сейчас надо просто успокоиться, вернуться на «Гермес», устранить неисправность и…

Спокойно лететь назад?

Кьюнг приободрился невесть откуда взявшейся искрой оптимизма и залез в планетоход. Пески вновь задрожали от механического рева ползущей по ним машины. Находясь уже внутри звездолета, капитан еще раз прошелся по всем отсекам: кругом застоявшееся безмолвие, полнейший вакуум звуков, в котором плавали знакомые взору краски и образы. Движение отсутствовало, если не считать этих тупых компьютерных ботов, что сидели в иллюзорном ресторане с погашенным морем. Он заглянул в каюту Оди. Она была пуста. Даже смятая неубранная кровать осталась в том виде, какой она была в день его смерти. На полках лежали потрепанные книги, на столе — слой исторической пыли.

Следующей располагалась каюта Линда. Здесь находилась масса медицинских препаратов с соответствующим аптечным запахом воздуха. Экипаж «Гермеса» отличался редкостным здоровьем, и поэтому Линд ими практически не пользовался. Вот черный каламбур: на «Гермесе» умирали чаще, чем болели. По этому поводу можно сказать лишь одно слово: увы! А лучше ничего не говорить — просто развести руками. Жизнь полна печальными казусами. И тот факт, что под песками сейчас все лежали «здоровенькими», если ошибочно не принять за мрачный юмор, можно расценивать как тщательный отбор тех, кого допускали к просторам Большого Космоса.

Чуть слышно потикивали старинные механические часы. Неизвестно, зачем Линд их взял с собой? Может какая-то семейная реликвия? Но и они были неспособны внести перемены в окружающую незыблемую тишину.

Далее шла каюта Фастера. Здесь, как всегда, многолюдное общество духовных учителей — строгим наставляющим, отчасти разочарованным взором смотрящих из глубины портретов. Сами портреты чем-то напоминали маленькие оконца в другой мир, откуда и выглядывали эти слегка надменные гуру, возможно, чтобы узнать: что творится в мире грешных людей. И покарать их, если не делом и не словом, то хотя бы этим губительным, почти уничтожающим взором, торчащим словно невидимые иглы. На столе разбросана религиозная литература, какие-то индусские фетиши и другая священная символика. Но жизнь ушла и отсюда, оставив после себя гнет первозданной тишины. Постель Фастера была вся в пятнах засохшей крови. Кьюнг вопросительно вглядывался в каждый уголок каюты и тут вдруг заметил валяющуюся на полу веревку с петлею на конце. В суматохе бурлящих событий раньше ее никто не увидел. Так значит… Фастер повесился? Или его задушили? Но к чему тогда ножи?.. Еще один вопрос, и еще одно отсутствие ответа.

В каюте Айранта не было ничего примечательного. Читал он мало и редко, поэтому двух книг на полках вполне хватало для удовлетворения его духовных запросов. Постель была также небрежно смята, на полу валялись грязные носки и рубашка — типичные символы хаоса и беспорядка. Айрант не отличался аккуратностью ни в словах, ни в поступках, ни в быту.

Последней капитан посетил собственную каюту. Взял с полки плюшевого медведя и долго смотрел в его пластмассовые зрачки…

– Ну что, друг детства, как поживаешь? Остались мы с тобой вдвоем, как тогда… сорок лет назад. И мне не с кем здесь больше поиграть. Ты хочешь играть?

Капитан потеребил его тело, и медведь в ответ радостно захлопал ушами.

– Ну, давай поиграем! Ты еще не разучился ходить?

Повинуясь воле человеческих рук, медведь с важным видом прошелся по столу, прыгнул на кровать, поскакал там немного — совсем как в том далеком детстве, — повращал плюшевой головой туда-сюда, даже пробормотал несколько неразборчивых фраз, радостный, что после стольких лет забвения ему вновь уделили внимание. И опять прыгнул к себе на полку. А Кьюнг еще какое-то время послонялся из отсека в отсек, разглядывая давно изученные закоулки этого космического лабиринта, затем почувствовал сильное утомление, вернулся в свою каюту и на несколько часов отключился от всего происходящего.

Сон — тот, который без сновидений, похожий на временную смерть, оказался лучшим лекарством, панацеей от всех бед и проблем. Поэтому проснувшись, он почувствовал небывалый прилив бодрости. Прежде всего следовало спуститься в рабочий отсек нижнего яруса и наконец разузнать: почему не было подачи топлива. Так и сделал. Оказалось — глупейшая причина и, если б смех в этой ситуации был уместен, он бы рассмеялся. От души.

Были просто перекрыты топливные задвижки. Дело двух минут — вернуть их в исходное положение и попробовать еще раз произвести старт. Решение было принято. Но не сейчас, чуть позже. Хотелось еще раз проститься со своей командой: его ни на секунду не переставало мучить чувство неосознанной вины перед ними.

Прибыв на место захоронений, Кьюнг оставил планетоход в таком положении, чтобы его прожектора светили прямо на те четыре могилы, а сам вылез наружу и подошел поближе…