Обманутый и оскорбленный

С каждой минутой страсти на борту британского «Альбиона», где проходило совещание, накалялись, грозя перейти из перебранки в открытое оскорбление противоположной стороны. Только благодаря дипломатическому искусству лорда Раглана эта перепалка с взаимными обвинениями не вылилась в нечто большее, что могло бы развалить союзную коалицию в самом начале ее боевого пути.

Ударь Меншиков по Евпатории на следующий день, и на планах коалиции можно было бы ставить жирную точку. Даже если русская пехота не смогла бы сбросить вражеский десант в море, то от наступательных действий потрепанный и напуганный неприятель отказался бы на долгое время. Однако Меншиков не стал этого делать. Вместо наступления на врага он любезно позволил ему спокойно въехать на русскую землю.

Напрасно Ардатов настойчиво призывал светлейшего князя бросить все силы Крымской армии на Евпаторию, обещая ему скорую победу. Меншиков с непроницаемым лицом выслушал графа, а потом холодно молвил в ответ:

– Здесь, по воле государя императора, командую я. Надеюсь, больше мы к этому вопросу возвращаться не будем.

Столь категорический отказ атаковать врага в Евпатории князь объяснял опасностью попадания русских войск под огонь вражеских кораблей, что привело бы к большим потерям.

– Число врага огромно, а наши силы в Крыму ограничены, и их надо использовать с умом. По моему глубокому убеждению, самый лучший вариант противодействия врагу – это река Альма. На этой неприступной позиции встретим мы врага и основательно обескровим его силы, – изрек свой вердикт Меншиков на общем собрании, и, к большому огорчению Ардатова, севастопольские адмиралы вновь поддержали светлейшего.

За пять дней форы, подаренной дорогим Александром Сергеевичем врагу, с неприятельских кораблей было высажено двадцать пять тысяч французских и двадцать одна тысяча английских пехотинцев вместе с девяноста тремя полевыми орудиями. Кроме того, в лагере коалиции находилось две тысячи турок, которые рассматривались союзниками исключительно как вспомогательные войска. Блистательная кавалерия европейцев находилась в плачевном состоянии, превратившись за один день из грозной ударной силы в почетно-парадное соединение.

Однако не только жалкое состояние кавалерии терзало сердца маршала Сент-Арно и лорда Раглана. Внезапно выяснилось, что у высадившихся на берег войск не было в достаточном количестве ни палаток, ни транспортных повозок, ни запаса провианта. Захваченная союзниками Евпатория лежала в руинах и совершенно не подходила на роль надежного оплота с зимними квартирами. Кроме того, корабельная стоянка у Евпатории была хорошим местом для высадки десанта, но не годилась для длительной стоянки кораблей союзной эскадры. Любой серьезный шторм мог нанести гораздо больший ущерб кораблям союзной армады, чем атака русских брандеров. Срочно требовалось найти выход из создавшегося положения, и Сент-Арно нашел его.

– Севастополь и его бухты – вот наше спасение, господа! Оставаться в Евпатории смерти подобно! – заявил маршал на военном совете коалиции, и его слова были горячо поддержаны всеми остальными генералами и командирами.

Не желая делиться с турками своими скудными съестными припасами, европейцы оставили их охранять развалины Евпатории, а сами утром десятого сентября двинулись к берегам Альмы, где уже стоял Меншиков.

Ардатов не последовал вслед за светлейшим князем, несмотря на любезное приглашение Александра Сергеевича присоединиться к его штабу почетным гостем. Оставшись в Севастополе, Михаил Павлович с головой ушел в дела, стараясь позабыть обиду, полученную от Меншикова.

Едва только стало подробнее известно о результатах нападения брандеров, как граф решил приступить к награждению всех участников рейда. Имея императорский указ, позволявший ему награждать отличившихся в боевых действиях людей по собственному усмотрению, Ардатов действовал без оглядки на князя и адмиралов.

Без всякого угрызения совести Михаил Павлович влез в кассу Черноморского флота и произвел денежные выплаты, которые обещал морякам за их подвиги, как живых, так и павших. При этом граф посчитал нужным лично посетить родных и близких погибших и выразить им свою скорбь по поводу потери близкого человека. Вместе с этим Ардатов произвел производство офицеров в следующий чин, а простым матросам оформил представление на получение личного дворянства.

Обо всех этих действиях Михаил Павлович подробно написал в своем письме государю, которое он отправил с фельдъегерем, вместе с победной реляцией о подвигах моряков-черноморцев. Славя севастопольцев, Ардатов не преминул отметить, что урон противнику был бы куда более сильным, если бы вместе с брандерами в атаке участвовали семь пароходов-фрегатов, находившихся в подчинении вице-адмирала Корнилова.