Обманутый и оскорбленный

Находившимся на борту корабля солдатам понадобилось некоторое время, прежде чем они осознали серьезность своего положения. Благополучно пережив взрыв русских мин, они успокоились, полагая, что положение «Генриха» не столь серьезное и все обойдется. Однако довольно заметное оседание корабля на поврежденную корму вдребезги разбило эти хрупкие иллюзии. Моментально возникла жесткая давка за места в спускаемых шлюпках, которую с большим трудом сдерживали офицеры с помощью ударов шпаг и угроз предать экипаж смерти за непослушание.

Порядок еще не был восстановлен, как из трюмов с громкими криками: «Вода, вода!» на палубу хлынули канониры с нижних орудийных палуб, и, словно подтверждая правоту их слов, корпус «Генриха IV» сильно накренился на правый борт. Всего этого было достаточно, чтобы притушенная паника вспыхнула с утроенной силой, которую уже ничто не могло остановить. Обезумевшие от страха люди стали пытаться как можно скорее покинуть обреченный корабль и бросились к левому борту, который выходил в сторону Евпатории.

Проникшая внутрь вода сместила остойчивость корабля, и он стал заваливаться на правый бок, отрезая столпившимся на противоположном борту путь к спасению. Напрасно некоторые солдаты пытались спрыгнуть в воду с поднимающегося ввысь крутого борта корабля. Оседание «Генриха» было быстрым и неотвратимым, и огромная масса людей гибла вместе с ним, так и не успев покинуть один из лучших кораблей французского императора.

Из членов команды брандера, потопившего «Генриха», сумел спастись только один Мельников. Будучи хорошим пловцом, он все-таки сумел доплыть к спасительному берегу, где и был подобран казачьим патрулем, наблюдавшим за действиями брандеров.

Увы, совсем иная судьба была у старшего лейтенанта Ивлева. Вследствие контузии тот был захвачен в плен французскими моряками в бессознательном состоянии и доставлен на сушу, где разъяренные европейцы устроили над ним жестокий самосуд. Едва только носители высокой культуры и идеалов демократии узрели мундир русского моряка, как дикая злоба и жгучая ненависть охватили их «благородные» сердца. В едином порыве гнева, не дожидаясь появления старших офицеров, они с торжествующим криком принялись избивать молодого человека всем, что только попало им под руку.

Когда же высокое начальство все же соизволило прибыть к своим дико кричавшим солдатам, их глазам предстала отвратительная картина. Тело лейтенанта Ивлева в окровавленном мундире было безжалостно распято на одном из прибрежных деревьев. Раскинутые руки моряка были прибиты к стволу дерева снятыми с ружей штыками, а вместо головы находилось одно кровавое месиво, сотворенное коваными ружейными прикладами и солдатскими сапогами.

С большим трудом офицеры смогли навести в рядах своих подчиненных относительный порядок и спокойствие, но заставить солдат снять тело русского моряка они не смогли. Только к вечеру следующего дня останки лейтенанта Ивлева были опущены в наспех вырытую могилу, которую оккупанты поспешили сровнять с землей. Так сильна была их злоба к одному из славных героев, чьи доблестные подвиги сократили экспедиционный корпус сразу на две с половиной тысячи человек.

Правда, на долю французов и англичан из общего числа погибших в этот день приходилось около восьмисот человек. Все остальные были их союзники, турки, албанцы и прочие подданные великого султана. По сравнению с пятнадцатью жизнями охотников, не вернувшихся из похода, это были огромные потери, однако еще большими были страх и неуверенность, которые русские моряки посеяли в сердцах своих врагов.

Кроме людских потерь, экспедиционный корпус понес большой урон в провизии и боевых запасах, что погибли вместе с транспортными парусниками. Также сильно пострадала его кавалерия. Из трех тысяч лошадей, покинувших Варну, к строевой службе были готовы менее тысячи, все остальные либо погибли, либо были больны.

Слабым утешением для маршала Сент-Арно и лорда Раглана было то, что в результате атаки русских брандеров в малой степени пострадал артиллерийский парк союзников. На морское дно вместе с кораблями пошло семь полевых батарей французов и англичан, тогда как орудия главных калибров армии не пострадали.

В тот же день между английским и французским командованием возникла яростная склока. Французы обвиняли англичан в преступной халатности по отношению к своему парусному флоту, для защиты которого было выделено слишком малое число кораблей прикрытия. Британцы в свою очередь доказывали, что они прикрывали свои транспорты от возможного нападения русских кораблей, идущих из Варны. Что же касается французов то, по мнению английского адмирала, у них было довольно сил для отражения нападения небольшого отряда брандеров, уничтожившего почти семь процентов союзного флота.