Обмен заложниками

Остановившись у прозрачной пуленепробиваемой перегородки, за которой нарезаны герметичные секторы биоопасных зон, начальник ткнул угольно-черным пальцем в стекло, в сторону большой открытой ванны. Палпалч похолодел. По самые края титановая емкость была заполнена красной грязью в синих разводах. Я столько не отправлял, подумал он.

— Редкая молекулярная структура, — пояснил довольный Масимба, — а точнее — ее отсутствие. Протоплазма. Любую неживую органику пережевывает на раз. Красное — активная масса, синее — переработанный шлак. В воде растет раз в тысячу быстрее дрожжей. Торф, уголь, нефть, полиэтилен — все идет в дело. Если бы не ваша четкая работа…

— Господин Масимба, — Палпалч впервые в жизни прервал начальника на полуслове, — а кому бы в голову пришло с Тхукана грязь возить?

— Ха! — Масимба осклабился и даже прищелкнул пальцами. — Вы что, уже забыли, какой объект экспорта заявлен в первой строчке? Ке-ра-ми-ка! Изготовленная трудолюбивым туземным населением из этой самой активной массы. Которая, кстати, сохраняет жизнеспособность при температуре до семисот градусов. Капните в красный глиняный унитаз водички и посмотрите, что получится!

— Карантин усилен? — спросила не в меру пунктуальная Вайль.

— А как вы думаете? Уже подключились военные, окно под пломбой, бедолаг из «Спэйс Ресурса» турнули так, что надолго запомнят. С полной персональной обработкой и трехмесячным карантином — на всякий пожарный. А сюда я пробил разрешение нескольким журналюгам, пусть поднимут наш рейтинг. До надлежащей, так сказать, отметки. А то «уки» уже как ругательство звучит.

На этот раз Масимба умудрился заграбастать всех троих одновременно.

— Вольно и разойтись! Отдыхайте, чемпионы!

Бочком, бочком, Палпалч протиснулся в дверь и из коридора вызвал номер жены. Никто не отвечал. Она же часто оставляет аппарат на втором этаже, правда?

— Мариша! — закричал он еще с порога. — Ты получила посылку?

— Да… — протянула жена, одновременно удивленная и будто бы извиняющаяся. — Только знаешь, пупс, она такая хрупкая оказалась и неустойчивая. Милаша скатерть потянула, а эта штука — в черепки, представляешь… Так жаль, ты у меня такой домовитый…

— Куда, куда осколки дела?!

— Да на тебе лица нет, ты что, милый? Ну, куда… Что-то смела, что-то в пылесос. Днище вон, почти целым осталось, его Милаша себе в песочницу забрала… Да что случилось-то?

Палпалч шаровой молнией выкатился назад на крыльцо. Дочь уже со всех ног бежала по дорожке к дому.

— Папка приехал, папка! Пойдем скорей, будем листья собирать!

Уцепилась за палец, аж сустав хрустнул, и потянула, потащила в свое маленькое царство.

— А зачем листья, дочур? — только и смог спросить Палпалч.

— Колдовать будем! — Милаша сделала страшные глаза. — Я — фея, ты — ученик. Берем… — не отпуская его пальца, нагнулась и сгребла растопыренной пятерней желто-серую листву, — и бросаем. Смотри!

Она швырнула полную горсть листьев в середину песчаной горки, где в самой середине лаково блестело алое болотце с лазурными берегами. По краю песочницы валялись неуклюжие красные фигурки — в некоторых узнавались лошадки, лягушки, человечки.

— Это чтобы больше глины было. А я пока игрушки леплю! Красивые? Когда красного много накопится, я кувшинчик сделаю, такой, как ты маме подарил… Папа, ты куда?

Не разбирая дороги, прямо через кусты и грядки, он возвращался к крыльцу. Обратил внимание только на маленький красно-синий завиток под смородиновым кустом. Инь и янь, только цвета другие. Еще один — у корней яблони. Под пожухшей клубникой. У бочки с водой…

Жмурясь, словно от яркого солнца, хотя небо было затянуто тучами, и начинал накрапывать дождь, Палпалч поднялся на террасу. Кольнуло сердце, и он слепо оперся о стол, упершись во вмонтированную клавиатуру — «йцуккккккккккккк»…

Первым порывом было — застрелиться. Но клеркам столь мелкого уровня не полагается иметь табельное оружие. Наложить на себя руки иным способом Палпалч Кусиков в тот день не решился, а потом — и подавно.

И досмотрел до конца, как разбивается в черепки неустойчивая и хрупкая ваза человеческой цивилизации.

Лас Эгас

Давайте, девочки, укладывайтесь, закутывайтесь… Эй, в девятом ряду, прекратите драться подушками! Ну, так вот, расскажу я вам на ночь сегодня…

Жили на свете умные тетеньки и глупые дяденьки. Только тетеньки не сразу умными стали — долго-долго им казалось, что они должны дяденек слушаться, обслуживать их и всякие их желания исполнять. Но потом некоторые тетеньки — те, что феминистками стали зваться, — сообразили, что ничем они дяденек не хуже и могут все за себя сами решать. Глупые дяденьки на них за это очень сердились. Только феминистки тогда еще тоже глупыми были, потому что не додумались до самого главного, что им над дяденьками окончательную власть даст.