Обмен женихами

– Ну, может, правда – у мужчин другая физиология? Им хочется оплодотворить как можно больше... Это инстинкт, с которым трудно совладать, – промямлила Леночка.

– У сучек, кстати, если уж говорить про животных, тоже инстинкт – спариться с возможно большим количеством кобелей. Чтобы уж наверняка. И что? Мы тут бегаем и спариваемся со всеми? Люди тем и отличаются от животных, что способны контролировать свои инстинкты, – моментально отмела подобное оправдание мужской неверности Дуська. – Я тебя не понимаю. Для тебя что, нормально, когда мужик изменяет?

Леночка помотала головой.

– Да пусть он какие угодно оправдания придумывает! Тебе это неприятно, тебе от этого плохо, больно – почему ты должна терпеть измену? За шкирку и на пол. Или об стенку. Потому что это уже не «колбасу съесть». Это уже что называется – «в тарелку нагадить».

Леночка не смогла ни на пол, ни об стенку. Она ему все простила.

Два дня Коленьки не было. На третий позвонила Катька:

– Слушай, у меня тут твой Коленька сидит. Похудел весь, сбледнул. Ему гордость не позволяет самому вернуться. Позвони ты ему, позови, скажи, что простила. Пропадет ведь мужик. Ну оступился, ну бывает... Он тебя любит.

А к Леночке все три дня наведывался Феденька. Приносил шоколадки. Рассказывал анекдоты. Но о Коленьке старался не говорить.

– Что делать – пускать обратно? – спросила она его напрямик.

Феденька потупился и засобирался домой.

Тогда Леночка позвонила Дуське.

– Ты с ума сошла! – заорала та в трубку. – Он тебе изменил, он предал тебя. Он три месяца спал с другой женщиной, а тебе говорил, что любит. И после этого, видите ли, ему гордость не позволяет первому попросить прощения! Да он к тебе на коленях ползти должен, умолять, стоять ночами под твоими окнами, чтобы ты снизошла до него. Вот тогда и будешь решать: прощать или нет.

– Ты что, – отмахнулась Леночка, – это с его-то характером! Он позвонить-то боится... Дусечка, ну он же раскаялся! Ну он же меня любит!

Из всего сказанного Катькой для нее, бесспорно, самым значимым было то, что Коленька ее любит.

– Если ты ему позвонишь первая и позовешь обратно, я тебя уважать перестану, – сказала Дуська и отключилась.

Леночка понимала, что подруга права. Она три часа себе внушала, что подруга права. Она три часа себя убеждала, что нельзя ему звонить первой. Нельзя, потому что он, как мужчина, должен сам переступить через свою гордость и совершить настоящий поступок. Она думала об этом ровно три часа. Через три часа она ему позвонила.

...Они приблизились еще на десять метров к обувному центру.

– Ты перестала меня уважать? – спросила Леночка.

– Перестала, – согласилась Дуська, – но готова зауважать снова, если ты все-таки – и прямо сейчас! – возьмешь себя в руки и купишь сапоги. И выбросишь этого Коленьку из своей жизни.

9 Эта глава наглядно демонстрирует превосходство новых сапог над мужиками

Коленька вернулся.

Он ходил на работу, вечерами съедал предложенные котлеты с гарниром, садился за компьютер и писал свои отчеты, а потом ложился с Леночкой в одну постель. Но делал все это с таким непередаваемо обиженным видом... Как будто это не он провинился, не он предал их с Леночкой сказочные отношения, а, наоборот, она чем-то перед ним проштрафилась. Леночка с трудом себя сдерживала, чтобы не начать оправдываться.

– Что в этом мире меня всегда удивляло, – сказала как-то Дуська по этому поводу, – так это люди, которые сами кому-нибудь нагадят, а когда ты их ткнешь носом в их же дерьмо, они еще на тебя и разобидятся.

– Ну что ты так... – поморщилась Леночка, всей своей поэтической натурой не выносившая слова «дерьмо».

– А как еще?

Действительно, Леночка и сама все больше приходила к выводу, что иными словами поведение Коленьки и их нынешние отношения было не описать. Сказка кончилась.

Но Леночка все это понимала умом, сердце же сей факт принять отказывалось. Душа еще пыталась верить, что все еще выправится, наладится, ибо любовь все равно сильнее, а человек имеет право на ошибку, к тому же если любишь, сможешь простить. И Леночка, она изо всех сил пыталась простить Коленьку. По привычке любовалась им ночью, приподнявшись на локте. И он был таким хорошим, таким милым, таким беззащитным, таким родным.

Но потом наступало утро, и Коленька поднимался с утра, и был хмурым, недовольным. И кофе ему горчил, и брюки не находились. Он вез ее, как было заведено, утром на работу все на том же серебристом «Пассате», той же дорогой. Так же, как раньше, целовал в щечку. Но все это было не так и не то.

– Опять тебе звонит твоя Дуська! – зло рыкал он.

– Не кричи на меня, пожалуйста, – спокойно останавливала его Леночка.

Зыркнув побелевшими карими глазами, он уходил в другую комнату. А Леночке хотелось прямо тут, где ее застали эти слова, упасть и умереть.

Но она не падала и не умирала, а все продолжала надеяться на чудо.