Обнаров

По заранее достигнутой договоренности с администрацией Обнаров попросил водителя остановить машину у служебного входа, где, к его удивлению и радости, не было ни одного поклонника. Списав все на дождь, Обнаров отпустил машину и побежал к служебному входу. Однако служебный вход был закрыт. Не веря себе, Обнаров с силой дернул ручку двери еще раз. Результат был тем же. Дверь служебного входа была накрепко заперта. Чертыхнувшись с досады, Обнаров поднял воротник серой замшевой куртки и под проливным дождем побежал вокруг здания к главному входу.

У главного входа стояла толпа народа, не доставшего билеты.

– Есть лишний билетик? Мужчина, лишний билетик есть? – несколько раз спросили у него, пока он продирался сквозь толпу.

Ручейки воды с зонтов лились ему за шиворот. Кто-то несколько раз больно наступил на ногу.

На входе хамоватая контролерша отбивалась от желающих пройти без билета.

– Куда прешь? Билет давай! – крикнула она Обнарову, попытавшемуся между двумя слезно умолявшими впустить, протиснуться в холл.

– У вас почему служебный вход закрыт? – ответил вопросом на вопрос Обнаров.

Но бдительность контролерши было не так-то просто усыпить. Верно говорят, что контролерша – это не профессия, а состояние души.

Цепко схватив Обнарова за рукав, она остановила его, грудью заслонила дорогу и громовым голосом потребовала:

– Вон, раз билета нету! Ходят тут всякие!

– Ничего, что без меня спектакль не состоится? – по-прежнему спокойно осведомился Обнаров.

– А ты меня не пугай. Пуганая! Катись отседова, из храму искусства!

Обнаров не стал дальше спорить. Вышел.

Он стоял на улице, под проливным дождем, в стороне от толпы, и курил. Желание убраться из этого «гостеприимного городка» боролось в нем с чувством долга.

– Ой, Миш, смотри, это же Обнаров! – прошептала какая-то девушка, шедшая в обнимку с парнем под одним зонтом. – А почему он не на сцене?

От начала прошло пять минут.

В кармане затрезвонил мобильник.

– Константин Сергеевич, вы где? Что случилось?! Начинать же пора! – взволнованно кричала в трубку организатор гастролей.

– Я, милая барышня, уже десять минут мокну под дождем у главного входа. Служебный вход у вас закрыт, а с центрального меня не впустили. У меня же билета нет.

– Ой! – сдавленно ойкнуло в трубке. – У нас же Танька Обедникова сегодня на дверях. Я сейчас, Константин Сергеевич! Простите. Все уладим!

Вместе с администратором они миновали бдительную контролершу.

– А мне-то что? Обнаров, Сидоров, Петров… Я обязана по билетам пропускать, вот я и пропускаю! – неслось ему вслед. – Есть билет – проходи! Нет билета – проваливай!

– Да как же вы, Татьяна Павловна, Обнарова-то не узнали? – совестила контролершу директор театра.

– Я не дура. Я знаю Обнарова. Кто ж его не знает? Звезда! А этот… Этот не Обнаров. Этот – скунс полинявший!

И это окончательно выбило его из колеи.

Обнаров сидел в отведенной ему гримерке в насквозь промокшей одежде, сгорбившись, опершись локтями о колени, и курил сигарету за сигаретой.

– Костик, ты чего?

Дина Друбич присела перед ним на корточки и ладошкой коснулась щеки.

Он посмотрел ей в лицо спокойно и пристально.

– Дин, зачем все это?

– Ты про что?

– Зачем три часа себе выматывать душу, грузить сердце, рвать аорту? Для кого? Для Татьки Обедниковой?

– Подожди, я сейчас.

Она куда-то исчезла и вернулась с фляжкой коньяка.

– Давай пару глоточков. Как лекарство. Иначе ты простудишься, – она протянула Обнарову коньяк. – Ну, же! Костя!

Он не шевельнулся.

– Я не могу идти туда, – очень тихо произнес он.

– Что за глупости? Контролерша, конечно, хамка. Но работать-то надо! Денежки в кармашке лежат. Тебя зал ждет. Люди пришли посмотреть спектакль. Вставай. Пойдем!

Он качнул головой.

– Куража нет.

– Да бог с ним! Как-нибудь отыграем! Не в Москве! Был спектакль и прошел. Поглядели на столичных актеров и будет. Это же про-вин-ци-я! Ты воспринимаешь все слишком серьезно, Костя. Соберись! Я скажу, чтобы начинали.

Оставшись один, Обнаров вдруг отчетливо понял, что у него нет сил идти на сцену, нет желания работать. Внутри было глухо и пусто, хотелось спать. Обнаров зевнул, потер глаза. Ему вдруг стало совершенно ясно, что он не готов выдержать пристальное внимание к своей персоне десятков людей. Не готов быть ироничным, невозмутимым, небрежным, снисходительным. Не готов доминировать и подчинять, командуя залом, точно полководец на поле сражения. А играть «как-нибудь» он позволить себе не мог, да и не хотел.

Обнаров подошел к двери, взялся за ручку. Ручка была округлой и удобно умещалась в ладони. Ее можно было крутануть вправо и выйти наружу, а можно было крутануть влево и запереться, отгородиться дверью ото всех. Он медлил. Он понимал: вот она, та грань. Если найдешь силы переступить, будешь жить дальше, если нет – все полетит к чертям, под откос. Он коснулся лбом холодного глянца двери, закрыл глаза.