Обнаров

– Да. Это вообще противоестественное такое явление – взлет на тормозах, – сказал Леднёв. – Никто еще подобных испытаний не проводил.

– Скажите, Игорь Васильевич, вы испытываете страх перед полетом? – спросил Седов.

– У нас говорят: «Если летчик идет в полет, как на подвиг, он к полету не готов». Наш экипаж готов к полету…

Задорожная нажала кнопку пульта, и экран телевизора погас.

– Кра-са-ва… – чуть нараспев сказала она. – Вы, Игорь Васильевич, просто телезвезда! Во всех новостях, по всем каналам – ваше лицо.

– Издеваешься? – добродушно сказал Леднёв. – Я всего лишь старался выполнить твое поручение.

Леднёв сидел в низеньком кресле в углу летной комнаты, вытянув ноги и закрыв глаза. Он был уже облачен в летную амуницию. Рядом, на журнальном столике, лежал летный шлем. Казалось, комментарии Задорожной его совсем не задевают.

Она подошла к окну. Лайнер стоял на рулежке, и отсюда, из окна второго этажа, был виден как на ладони. Самолет окружало оцепление из военных и милиции.

– Что они там возятся?

– Следственный эксперимент, командир. Пока права представителям завода-изготовителя разъяснят, пока права представителям КБ разъяснят, пока права понятым и специалистам-наземникам зачитают… Следственное действие.

– Один полет, а растянули… – Задорожная нервно поиграла застежками-молниями на карманах комбинезона, надетого поверх противоперегрузочного костюма. – Бегают без цели туда-сюда. Никакой организованности у этих гражданских.

Леднёв поднялся, подошел, встал рядом.

– Не психуй, Задорожная. Я понимаю, катастрофа и все такое…Неужели мы с тобой вдвоем не поднимем эту бандуру? – он ткнул пальцем в самолет. – Полетит, как миленький! Куда денется?

– Я не о полете, Леднёв. Не сотрясай воздух. Штатный полет. Для меня, как и для тебя, никакой сложности не представляет. Задание для курсантов летного училища. Ты меня сегодня на Камергерский забросишь? Я из-за «следственного действия» машину из сервиса забрать не успеваю.

– Что там, на Камергерском? Свидание?

Дверь в летную комнату приоткрылась, и молоденький милиционер сказал:

– Извините. Летчики, пройдите к следователю. Вам, как привлеченным специалистам, права зачитают.

– Вы, Полина Леонтьевна, имеете право хранить молчание, все, что вы скажете, может быть использовано против вас, – шагая рядом, с легкой полуулыбкой говорил Леднёв. – Так, с кем свидание-то? Я – человек секретами проверенный. Мне-то сказать можно.

– Не томи, Леднев. Врубай форсаж.

– Полина, я на Варшавке один премиленький кинотеатр знаю. Можно сидеть в авто, смотреть кино, есть попкорн и целоваться. Как в десятом классе. Тряхнем стариной!

– Смотри, чтобы «старина» не отвалилась.

К ночи собрался дождь. Немилосердные порывы ветра срывали с деревьев последние желтые листья. Мокрый шквал подхватывал их, гнал по опустевшей мостовой, швырял и топил в глянцевых черных лужах. Улица точно оцепенела. Немногие прохожие, тщетно кутаясь в воротники пальто и прикрываясь от дождя и ветра бесполезными, выворачиваемыми на изнанку зонтами, пробегали мимо и тут же исчезали, растворяясь в черноте ближайших подворотен.

Она спряталась от ветра за ствол росшей у тротуара липы, прильнула к стволу щекой. Капли холодного осеннего дождя катились по щекам, точно слезы. Минуты нудно текли. Казалось, само время приостановило свой бег, укрывшись от холода и ненастья где-то в тепле, у камина.

Внезапно улица наполнилась звонкими голосами и топотом каблучков по брусчатке. Это толпа девчонок-фанаток, посмотрев спектакль, рванула к служебному входу. Фанатки вели себя вполне пристойно. Актеров они встречали сдержанными возгласами и приветственными жестами. Все изменилось, когда появился Обнаров. Толпа взревела, завизжала, засуетилась, как растревоженный муравейник. Толпа бесновалась, выкрикивая то признания в любви, то требования, то проклятья, то опять признания и обещания. Наконец, подгоняемые непогодой, окончательно продрогнув, девчонки-фанатки разошлись, оставив на площади перед театром одинокую мужскую фигуру. На фоне помпезных зданий, величия монументов и необъятного пустого пространства улицы стоящий под дождем человек казался одиноким и жалким. Он то и дело смотрел на часы и упорно продолжал ждать, игнорируя ледяные порывы ветра и льющуюся с небес влагу.

– Полина, едем. Промокла насквозь. Простудишься.

– Леднёв?!!

Ее взгляд метал молнии. Щеки стали пунцовыми. В возмущении она даже не сразу подобрала слова.

– Как… Ты… Ты посмел?! Здесь? Ты почему не уехал? Зачем?

– Полина, послушай, – Леднёв взял ее за руку, потянул за собой, – он не стоит тебя. У него много таких.

Она жестко отдернула руку.

– Ты мне кто, Леднев, мать родная?

– Полина, судьбу по подворотням не выслеживают! Где твоя женская честь и гордость? Ты себя потеряла!

– А, ты, значит, поможешь найти! Не смей за меня решать, Леднёв. Раньше надо было!

Из тени деревьев она шагнула на ярко освещенную мокрую мостовую и, не оборачиваясь, пошла к тому, кто ждал и нервно курил под проливным дождем.

Обнаров почувствовал ее спиной. Он обернулся. Смерил холодным равнодушным взглядом ее всю, с головы до пят. Сказал: