Обнаров

– Антон, тот скандалище у меня в печенках. Конечно, обидели Шерстнёва, слов нет. Идея-то его. Под него и сценарий писали, и уже часть материала отсняли. Но это не наше решение и тем более не Обнарова. То, как он обещал разобраться с Костей – ни в какие рамки! Стыдно слушать было и страшно.

Мелехов взъерошил волосы, потер затылок, точно его нещадно ломило.

– Устал я от его загонов, если честно. Говорил же: или работай, или водку лакай! Все без толку. Теперь бегает, кулаками машет.

Саддулаев распахнул дверь в кафе, обернулся к Мелехову.

– Правило помнишь?

– Обижаешь, Талгат. В кафе – ни слова о работе.

– Коstya! Come to us, to our table![10] – приветливо махал рукой Шон Олбрэн, увидев в дверях кафе Обнарова. – It’s not merry without you.[11]

Англичане сидели шумной компанией, сдвинув вместе три столика.

– Sorry, Shon. Maybe a bit later. I’ll have to speak to my friend Sergei. Thank you for invitation. Sorry, again[12], – ответил Обнаров.

Он прошел к столику в дальнем углу зала, где с уже принесенным официанткой заказом его ожидал Сергей Беспалов.

– Шута нашли… – мрачно усмехнулся Беспалов. – Садись ешь, пока окончательно не остыло.

– Не нуди. Нормальные ребята.

– Ага. Судя по гонорарам, точно. Этот английский у меня в печенках. Зубрю, зубрю… Все зря. Сказать без зубрежки ничего не могу!

Глядя на кислую физиономию друга, Обнаров улыбнулся.

– Что-то подсказывает мне, что дело не в наших английских коллегах и не в английском, которого я, кстати, не знаю тоже. Рассказывай.

– Думаешь, стоит?

– Рассказывай.

Сергей Беспалов был огорчен и растерян.

– Нет, я не понимаю, Костя, я обидел тебя чем-нибудь? Или, может быть, одеяло на себя тяну? Или наша с тобой дружба не проверена временем?

– Ты про что, Серый? – Обнаров с искренним недоумением смотрел на сидящего за столиком напротив друга.

– Сказать, что я огорчен, Костя, это ничего не сказать. У меня в голове не укладывается, как ты так мог поступить?! Ладно, с кем-то, но со мной! – с видом потерявшего смысл жизни человека Беспалов ковырял вилкой салат.

– Говори прямо. Перерыв заканчивается. Не томи.

Беспалов тяжело вздохнул, поднял грустный, с поволокой слез взгляд к потолку.

– Конечно, тебя можно понять. Пять превосходных ролей за последний год. Что с нами, смертными, вам, небожителям…

Обнаров бросил вилку и нож на тарелку. На шум тут же обернулось несколько любопытных.

– Серега, в ухо дать? – очень серьезно поинтересовался он.

– Дай… – упавшим голосом попросил Беспалов. – Только я все равно не пойму, – он выдержал паузу, подался чуть вперед, к Обнарову, – почему ты сегодня, сукин кот, весь счастьем светишься?

– Елки-палки! Серый!!!

Не обращая более никакого внимания на Беспалова, Обнаров продолжил трапезу.

Беспалов рассмеялся.

– Ладно-ладно, Костик. Колись. Порадуй друга.

– Отстань.

– Ясно. Что ж тут поделаешь… – мечтательно глядя в потолок, вздохнул Беспалов. – Рано или поздно это должно было произойти.

– Отстань!

– Кто она?

Обнаров глянул на часы, взял стакан сока, сделал несколько торопливых глотков, поднялся.

– Ты идешь или нет?

– Иду. Куда ж ты без меня?

В коридоре Беспалов обнял друга за плечи и заговорщически зашептал:

– Мне-то можно. Я же человек проверенный.

Обнаров хмуро глянул на него, отстранился.

– Слушай, проверенный человек, от твоего пустословия у меня голова болеть начинает. Прибавь шагу, опаздываем.

У входа в павильон Обнарова окрикнул, подозвал режиссер Талгат Саддулаев.

– Костя, извини, один очень важный вопрос! – Саддулаев был чрезвычайно серьезен.

– Да, слушаю.

Режиссер взял его под руку, отвел в сторонку.

– Порадуй, расскажи по секрету, почему счастливый такой? Почему весь как солнышко светишься?

– Вы что, сговорились? Рабочий материал у меня сегодня такой. Я адекватен сценарию! – в сердцах сказал Обнаров и, склонившись к уху Саддулаева, добавил: – Катитесь к черту, Талгат Сабирович!

В дверь аудитории вежливо постучали.

Профессор Преображенский прервал себя на полуслове, манерно произнес:

– Да-да! Входите же.

Но никто не вошел. Вместо этого чья-то рука торопливо поманила профессора, и тот вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

– Приветствую, Алексей Петрович!

– Здравствуй, Константин Сергеевич!

Мужчины обменялись рукопожатием.

– Вы извините меня великодушно. Помешал вам. Мне бы Ковалеву. На пару минут, – извиняющимся тоном произнес Обнаров.

Преображенский пожевал пустую курительную трубку и нехотя, тоном вынужденного говорить произнес:

– Вот что ты делаешь сейчас, Костя?

– Что я делаю?

Преображенский вздохнул, нахмурил брови.

– Не трогай девочку. Умненькая, чистенькая, талантливейшая девочка. Еще ребенок. Сирота. Выросла в детском доме. Тебе баб мало?

– Алексей Петрович, я как-нибудь…

– Именно «как-нибудь»! – хмуро перебил его Преображенский. – Костя, не смей! Не смей! – с нажимом повторил профессор.

– Алексей Петрович, я сам решу, что…

– Решит он! – опять перебил, не дал договорить Преображенский. – Я знаю, как ты решаешь. Раз, два, переспал – и проваливай! Не одной и не двум слезы после тебя вытирал.

– Алексей Петрович, давно это было…