Обнажая правду

Ноги сами по себе ведут меня по выцветшему ковру, и, не успев ничего понять, я уже сижу у него на коленях, обнимая тонкими руками его шею и притягивая его к себе. Часть меня ожидает, что он будет сопротивляться, вырываться из моих объятий, но тот факт, что он этого не делает, говорит громче всяких слов. Что бы сегодня ни случилось, когда его не было, это действительно сильно на него повлияло, и вместо того чтобы снова его расспрашивать, я замолкаю и позволяю ему самому решить, как с этим быть.

— В тот день я должен был поехать в Чикаго. Это я должен был умереть, я, а не она. Это должен был быть я.

Его голос обрывается, он зарывается лицом в изгиб моей шеи.

Я не знаю, как помочь ему, могу лишь утешить его, поэтому прижимаю Рейза еще крепче и, успокаивая, провожу ладонью по его затылку, пропуская короткие светлые волосы сквозь свои пальцы. Я не давлю. Не задаю вопросов. Я просто даю ему понять, что, если он захочет все рассказать, то я здесь. И хотя мне отчаянно хочется узнать, что случилось, также мне слишком хорошо известно, что каждый человек сам в своё время должен взглянуть в лицо своим демонам. Некоторые из моих до сих пор заперты в тёмных тайниках сознания.

— Я, как сейчас, помню день, когда впервые ее увидел, — помолчав несколько минут, произносит он. Я отпускаю руки, позволяя ему откинуться на спинку стула, наши взгляды встречаются. — Это произошло практически сразу после того, как мы сюда переехали. Дед устроил большое празднество в честь приезда своего младшего сына, моего отца, и всей остальной семьи в Штаты. Я зашёл в дом полный людей, но, казалось, видел только ее. Она была так прекрасна, что я не мог отвести взгляд. Я знал, что женюсь на ней, еще до того как мы произнесли друг другу хоть слово.

При мысли о Рейзе как о влюблённом подростке я улыбаюсь.

— Минутку, — говорю я, спрыгиваю с его колен и направляюсь на кухню.

Потянувшись на цыпочках, я достаю с верхней полки шкафа бутылку водки и два стакана. Налив крепкий напиток по ёмкостям, я возвращаюсь к столу, в этот раз сажусь напротив него и двигаю к нему тот стакан, где больше налито.

— Окей, теперь мы, как следует, подготовились. Рассказывай, что случилось после.

Подняв стакан, Рейз крутит его, взбалтывая жидкость. Его плечи расслабляются, и страдание медленно покидает лицо.

— Ну, для начала я спросил своего кузена и лучшего друга, Алексея, а по совместительству ее отца, есть ли у неё парень. В моей семье, если что-то и нельзя, так это влюбляться в дочь конкурента или в чужую женщину. В обоих случаях ты довольно быстро оказываешься мёртв.

— Значит, парня у неё не было, а происхождение было подходящим?

— Да, определённо парня у неё не было, — с тихим смешком отвечает он. — Ее отец самый страшный человек в Bratve. Мы зовём его Palach, исполнитель приговоров. Ни один мужчина в здравом уме не приближался к ней ближе, чем на двадцать метров из страха, что сначала придётся иметь дело с ним.

Он замолкает, отхлёбывает большой глоток водки, я делаю то же самое.

— Но ты его не боялся?

— Дьявол, конечно боялся. Откуда, как ты думаешь, у меня на лице появилось это уродство? — усмехается он, указывая на шрам, по форме напоминающий молнию.

Сделав над собой усилие и моргнув, я делаю еще один глоток, на этот раз поменьше, и жду его объяснений.

— Я был глупым, заносчивым юнцом, который сначала думал членом, потом сердцем, а уж затем мозгами. Тем же вечером я уединился с ней в какой-то пустой комнате, поцеловал и сказал, что теперь она моя навеки, — продолжает он, мыслями блуждая где-то далеко, будто вспоминая малейшие детали тех событий. — Она посмеялась надо мной, но на следующей неделе, когда я забрался к ней в комнату и должным образом заклеймил, она тоже осознала, что навсегда будет моей. Мы тайно встречались почти целый год, прежде чем ее отец застукал нас вместе. И, конечно же, это случилось, когда я в ее спальне со спущенными штанами вбивался в неё своим членом, припечатывая к стене. Абсолютно безоружный.

— О, боже! — рука сама собой закрывает открывшийся от удивления рот. — И что ты? А что она?

Прежде чем закончить рассказ, Рейз залпом выпивает то, что оставалось в стакане, и встаёт, чтобы снова его наполнить.

— Вопрос неверный. Тебе следовало бы спросить: «И что ОН?», потому что ни я, ни она не могли так уж много чего сделать. Ты думаешь, что у тебя был чокнутый свёкор, — качая головой, он садится обратно, — да ты понятия не имеешь, что это такое на самом деле.

— Ладно, — соглашаюсь я. — И что он?