Обнаженная

Онъ вспоминалъ съ наслажденіемъ, точно мальчишка, о сценѣ въ сумеркахъ, о поцѣлуѣ руки у графини, о своемъ пріятномъ забвеніи, о сопротивленіи Кончи и въ то же время видимой ея склоности къ нему; все это давало ему возможность слѣдовать дальше по этому пути. Реновалесъ уиивался этими воспоминаніями, одержимый жаждою мести.

Хосефина, повидимому, спала. Онъ повернулся въ постели и дотронулся нечаянно до ея тѣла. Это прикосновеніе вызвало въ немъ отвращеніе, точно жена была противнымъ животнымъ.

Онъ искренно считалъ ее своимъ врагомъ; она искалѣчила жизнь его, какъ художника, и мучила его, какъ человѣка. Онъ воображалъ теперь, что могъ бы создать поразительныя произведенія, если бы не эта женщина, угнетавшая его своимъ тяжелымъ нравомъ. Ея нѣмая критика, проницательные глаза, и узкая, мелочная мораль хорошо воспитанной барышни были помѣхою въ его дѣятельности и заставляли уклоняться отъ намѣченнаго пути. Ея нервные припадки и изводящее настроеніе подавляли его и отнимали силы и расположеніе къ труду. Неужели жизнь его никогда не измѣнится? Онъ съ ужасомъ думалъ о долгихъ, тяжелыхъ годахъ предстоящей жизни, о длинномъ жизненномъ пути, однообразномъ, пыльномъ, крутомъ, безъ малѣйшей тѣни, безъ отдыха, Ему предстояло подвигаться по нему впередъ въ тяжеломъ трудѣ, безъ всякихъ развлеченій и удовольствій, влача цѣпи долга передъ семьею; онъ былъ навѣки связанъ съ врагомъ, который непрерывно изводилъ его своими жалобами, несправедливостью и жестокимъ эгоизмомъ больного человѣка, шпіонилъ за нимъ инквизиторскими глазами въ тѣ минуты, когда мысли его сосредоточивались на сладкихъ мечтахъ, проникалъ въ тайники его ума, кралъ у него самыя сокровенныя мечты и издѣвался потомъ со злорадствомъ торжествующаго вора.

И такая предстояла ему жизнь!.. Боже мой! Нѣтъ – лучше уже умереть.

И тогда зародилась въ глубинѣ его ума, точно голубая, зловѣще засверкавшая искра, одна мысль, одно желаніе, и художникъ вздрогнулъ всѣмъ тѣломъ отъ искренняго удивленія:

– Ахъ, если бы она умерла!

Почему бы нѣтъ? Она была всегда больна, всегда печальна и постоянно отравляла свои мысли мрачными подозрѣніями. Онъ имѣлъ право на свободу, онъ могъ разорвать свои цѣпи, потому что былъ сильнѣйшимъ изъ нихъ двухъ. Онъ мечталъ всю жизнь о славѣ, и слава была обманчивымъ призракомъ, если она могла дать ему только холодное уваженіе публики, а не что-нибудь болѣе реальное. Передъ нимъ были еще долгіе годы интенсивной дѣятельности, онъ могъ задать себѣ еще колоссальный банкетъ наслажденія, могъ пожить, какъ нѣкоторые артисты, которымъ онъ завидовалъ и которые упивались мірскими прелестями, работая на полкой свободѣ.

– Ахъ, если бы она умерла!

Онъ вспоминалъ нѣкоторыя прочитанныя книги, въ которыхъ дѣйствующія лица тоже мечтали о чужой смерти, ради широкаго удовлетворенія своихъ стремленій и аппетитовъ.

Но онъ вдругъ очнулся, точно отъ гадкаго сна или тяжелаго кошмара. Бѣдная Хосефина!

Онъ пришелъ въ ужасъ отъ собственныхъ мыслей; его охватило дикое желаніе выжечь свою совѣсть, какъ раскаленное желѣзо выжигаетъ больное мѣсто, шипя при прикосновеніи. He чувство нѣжности гнало его обратно къ подругѣ жизни. Нѣтъ, онъ не переставалъ сердиться на нее. Но онъ думалъ о тяжелыхъ годахъ страданій и лишеній, которыя она перенесла, раздѣляя съ нимъ борьбу съ нуждою, безъ единой жалобы, безъ единаго протеста, терпя безропотно муки материнства, выкормивъ дочь, Милиту, которая отобрала у нея, казалось, все здоровье и разстроила ея жизнь. А онъ желалъ ея смерти! Нѣтъ, пусть живетъ! Онъ будетъ терпѣливо выносить все рѣшительно. Пусть лучше онъ умретъ первый.

Но тщетно старался художникъ забыть свою преступную мысль. Разъ зародившись, ужасное, чудовищное желаніе упорно не исчезало, отказываясь скрыться и замереть въ тайникахъ мозга, откуда оно явилось. Тщетно раскаивался Реновалесъ въ своей извращенности и стыдился гадкой мысли, желая подавить ее навсегда. Казалось, что внутри его выросло вдругъ второе существо, взбунтовавшееся противъ его приказаній, чуждое его совѣсти, противящееся всякому чувству состраданія, и это властное созданіе весело напѣвало ему въ уши, какъ бы обѣщая всѣ наслажденія въ мірѣ:

– Что, если бы она умерла? Ну-ка, маэстро! Что, если бы она умерла?

Часть вторая

I

Съ наступленіемъ весны Лопесъ де-Соса, «отважный спортсменъ», какъ называлъ его Котонеръ, сталъ являться въ особнякъ Реновалеса каждый вечеръ.

На улицѣ за рѣшеткою останавливался автомобиль въ сорокъ лошадиныхъ силъ, его послѣднее пріобрѣтеніе, о которомъ онъ говорилъ съ искреннею гордостью; этотъ огромный экипажъ, покрытый оливковою эмалью, давалъ задній и передній ходъ, управляемый опытною рукою шоффера, въ то время, какъ владѣлецъ проходилъ черезъ садъ въ домъ художника и являлся въ мастерскую, одѣтый въ синій костюмъ и фуражку съ большимъ, блестящимъ козырькомъ. Видъ у него былъ всегда самый развязный, какъ у моряка или отважнаго путешественника.

– Здравствуйте, донъ Маріано. Я пріѣхалъ за дамами.