Обнаженная модель

— Помнишь натюрморт Кузьмы Петрова-Водкина «Селёдка»? Он написан в голодном тревожном 1918 году. Сейчас, глядя на твоего леща, я вспоминаю эту картину. На том натюрморте селедка лежит на синей оберточной бумаге, излучая золотистый цвет, у тебя же лещ висит на голубовато-серой стене. И в том и в другом случае золотистый цвет держит тональность всей картинной плоскости. Главное, в твоей работе я усмотрел четко выраженное время и состояние, которое точно отражает сложный период распада Советской страны. Так и в 18-м году, в период развала Российской империи, Гражданской войны и голода, художник своей «Селедкой» отразил эпоху. Толя, конечно, это сопоставление, мягко говоря, натянутое. Но я хочу сказать, что работа у тебя получилась удивительно созвучной нашему нынешнему положению. Что касается техники живописи, могу сказать, что она достаточно профессиональна. У тебя есть способности, ты чувствуешь колорит. Это поможет, как мне кажется, и в твоей актерской профессии. Да, да, Толя. Не удивляйся. Хочу напомнить широко известную фразу: «Живопись — мать всех искусств». Кто знает, возможно, поэтому режиссеры Георгий Данелияи Станислав Говорухинпишут картины и даже устраивают свои персональные выставки. А такие корифеи нашего кино, как Лев Кулешов, Александр Довженко, Михаил Ромм, вообще вышли из художников. А сейчас, Анатолий, пойдем со мной в наш генеральский особняк, я подарю тебе этюдник с набором красок.

— Нет, спасибо! Что вы! Вам он тоже нужен, — запротестовал Анатолий Котинёв.

— Не возражай, мне сейчас не до этюдов, а ты всегда найдешь время для живописи. Думаю, что ты успел увидеть красоту здешних мест. Теперь, когда у тебя будет этюдник, ты сможешь в свободное время писать. Пользуйся моментом: придется ли тебе, вообще, когда ни будь еще побывать в Туркмении, скоро все изменится.

Глава 39

Уланов, Музыкаи я занимали довольно просторный дом, прозванный Эппелем, генеральским, видимо, этим наш продюсер подчеркивал свою заботу о постановочной группе. У каждого была своя спальня, и одна общая большая гостиная, крыльцо дома вело в коридор, упиравшийся в небольшую кухоньку. В гостиной, в свободное от работы время мы обсуждали отснятые сцены, намечали съемки будущих эпизодов, проводили репетиции с актерами и там же принимали гостей. С наступлением вечерней прохлады мы ездили купаться на Гек-Тепинское водохранилище, где, испытывая подлинное блаженство, наслаждались чистой водой искусственного моря. Ближе к плотине актеры и каскадеры удочками и спиннингами ловили рыбу, искренне удивляясь обилию пойманных сазанов, толстолобиков, белого амура. Попадались и молодые сомята. На костре варилась уха, а на прутиках жарился рыбный шашлык. Осветители, каскадеры, пиротехники часто смеялись:

— В России не поверят, что в песках Каракумов мы объедались рыбой, ни за что не поверят, — и в доказательство с удовольствием фотографировали друг друга с пойманными рыбинами в руках.

Толя Котинёвтоже увлекся рыбалкой. Это было не только хорошим подспорьем при скудности прилавков в магазине военного городка, но и отличным отдыхом.

Строительство декораций первого объекта, и их заполнение реквизитом, несмотря на все трудности, закончилось. Их, как говорят в кино, обжили. Впереди было строительство декораций в других ущельях, но пока я мог постоянно быть на съемочной площадке, занимаясь режиссурой вместе с Музыкой. Но иногда мне все же приходилось отлучаться в Ашхабад, где в моей мастерской стояли на мольбертах начатые холсты. Всесоюзные выставки уже давно прекратились, союз «республик свободных» распался, но я продолжал писать картины, это была моя внутренняя потребность. Работа «в стол», как говорят писатели. Кроме того, мама после смерти папы сильно сдала, и хотя внуки были всегда рядом и помогали ей, я старался чаще навещать любимого и родного человека.

Однажды, возвращаясь из Ашхабада, я захватил с собой актрису для съемки эпизода нападения душманов на автобус. Из города мы выехали, когда солнце перевалило зенит и било своими раскаленными лучами прямо в лобовое стекло моей машины. От ослепительного солнца не помогали даже темные очки. Температура воздуха перевалила за сорок градусов в тени, корпус автомобиля раскалился так, что дотронуться до него было практически невозможно. В салоне стояла духота. А если я открывал боковое окошко, то в машину врывался обжигающий раскаленный воздух, и дышать становилось невозможно. по Моей спине стекали струйки пота.