Обнаженная

И съ этою цѣлью Котонеръ привелъ однажды въ мастерскую своего друга нѣкоего Исидро Малтрана, маленькаго, уродливаго человѣка съ огромною головою и дерзкимъ апломбомъ въ манерахъ, что произвело сперва на Реновалеса отталкивающее впечатлѣніе. Онъ былъ одѣтъ недурно, но петлицы были грязны отъ пепла, и воротникъ пальто засыпанъ перхотью. Художникъ замѣтилъ, что отъ него пахло виномъ. Въ началѣ разговора Малтрана называлъ Реновалеса напыщенно маэстро, но послѣ нѣсколькихъ фразъ сталъ уже обращатеся къ нему по фамиліи съ самою невѣротною безцеремонностью и ходить по мастерской, какъ по своей квартирѣ, не глядя на ея художественное убранство, точно онъ провелъ здѣсь всю жизнь.

Составленіе академической рѣчи не представляло для Малтрана никакихъ затрудненій. Это была его спеціальность. Пріемъ новыхъ членовъ въ Академію и работы для господъ депутатовъ доставляли ему крупные доходы. Онъ понималъ, что маэстро нуждается въ его услугахъ. Это вполнѣ естественно! He можетъ-же художникъ составлять рѣчи!

Реновалесъ почувствовалъ симпатію къ Малтрана, несмотря на его нахальныя манеры, и гордо выпрямился съ сознаніемъ собственнаго достоинства. Конечно, если-бы надо было написать картину для предстоящаго торжества, то это было-бы по его части, но рѣчь!..

– Такъ по рукамъ. Вы получите свою рѣчь, – сказалъ Малтрана. – Это дѣло нетрудное, я знаю рецептъ. Мы поговоримъ о здравыхъ традиціяхъ, выскажемъ свое возмущеніе нѣкоторыми смѣлыми порывами неопытной молодежи, бывшими очень ко двору двадцать лѣтъ тому назадъ, когда вы начинали карьеру, но совершенно неумѣстными теперь… Вѣдь, слѣдуетъ лягнуть слегка модернизмъ, не правда-ли?

Реновалесъ улыбнулся. Онъ былъ очарованъ легкимъ тономъ, какимъ молодой человѣкъ говорилъ о его будущемъ произведеніи, и сдѣлалъ одобрительный жестъ рукою. Такъ, такъ… конечно… Въ мѣру пустить критику хорошо.

– Такъ планъ выработанъ, Реновалесъ: льстить старикамъ и не ссориться съ молодежью. Вы – настоящій маэстро. Увидите, что останетесь довольны моей работою.

И спокойно, словно приказчикъ, онъ заговорилъ о гонорарѣ прежде, чѣмъ маэстро упомянулъ объ этомъ. Плата за рѣчь составляла двѣ тысячи реаловъ; онъ уже назначилъ ее во время переговоровъ съ Котонеромъ. Это былъ невысокій тарифь, который онъ примѣнялъ только къ такимъ выдающимся и уважаемымъ людямъ, какъ маэстро.

– Надо жить, Реновалесъ. У меня есть сынъ.

Голосъ его зазвучалъ серьезно при этихъ словахъ, и на безобразномъ и циничномъ лицѣ появилось благородное выраженіе заботливой, отеческой любви.

– Я дѣлаю для сына, что могу, дорогой маэстро. Если понадобится, я пойду воровать. Это единственное дорогое мнѣ существо на свѣтѣ. Мать умерла отъ голода въ больницѣ. Я мечталъ сдѣлаться чѣмъ-нибудь, но малышъ не позволяетъ думать о глупостяхъ. Когда приходится выбирать между надеждою стать знаменитостью и возможностью поѣсть… то выбираешь послѣднее.

Но нѣжный, растроганный тонъ маленькаго человѣка скоро исчезъ, и Малтрана снова обратился въ дерзкаго торгаша, который проходитъ жизненный путь, закованный въ броню цинизма и подавленый горемъ, оцѣнивая каждый свой поступокъ на деньги. Они уговорились, что гонораръ онъ получитъ при сдачѣ рѣчи.

– А если вы напечатаете ее, какъ я надѣюсь, – сказалъ онъ, уходя: – то я прокорректирую ее безъ добавочной платы. Это только для васъ. Я – вашъ искренній поклонникъ.

Реновалесъ провелъ нѣсколько недѣль въ приготовленіяхъ къ торжеству, какъ будто оно было величайшимъ событіемъ въ его жизни. Графиня тоже принимала дѣятельное участіе въ приготовленіяхъ и старалась обставить торжество пышно и элегантно, чтобы оно походило на вступленіе новыхъ членовъ во Французскую Академію, не разъ описанное въ газетахъ и романахъ. Всѣ ея знакомые собирались присутствовать на немъ. Великій художникъ доженъ былъ прочитать свою рѣчь подъ сотнями любопытныхъ глазъ, среди шелеста вѣеровъ и сдержаннаго говора. Его огромный успѣхъ не могъ не возбуждать зависти у многихъ художниковъ, которые мечтали создать себѣ положеніе въ высшемъ обществѣ.

За нѣсколько дней до торжества Котонеръ передалъ другу свертокъ бумагъ. Это была копія рѣчи, переписанная великолѣпнымъ почеркомъ. Деньги были уже уплочены. Актерскій инстинктъ не позволялъ художнику ударить лицомъ въ грязь; цѣлый вечеръ шагалъ онъ по мастерскимъ, съ тетрадкою въ рукѣ, сопровождая громкое чтеніе энергичными жестами другой руки. Этотъ нахалъ Малтранита былъ способный малый! Художникъ былъ чуждъ всего, что не касалось живописи, и пришелъ въ восторгъ отъ этого литературнаго произведенія; оно состояло изъ ряда громкихъ восклицаній, къ которымъ примѣшивались знаменитыя имена – много именъ – изъ риторическихъ восторговъ и изъ историческихъ обобщеній, столь полныхъ и столь глубокихъ, что, казалось, человѣчество жило съ начала міра, думая только о рѣчи Реновалеса и регулируя свои поступки такимъ образомъ, чтобы онъ могъ уложить ихъ въ опредѣленныя рамки.