Обнаженные ритмы

подумайте, что станет с вами,

что станет со всеми на свете,

если весь мир станет Югом,

под свистящим бичом застонет,

обольется кровавым потом,

станет Литтлом и станет Роком

и зловещим пятном гангрены

разольётся под общим небом...

Задумайтесь на мгновенье,

представьте себе всё это.

ГОЛОД ИДЁТ ПО КВАРТАЛАМ...

Голод идёт по кварталам,

шарит по жёлтым лицам

и по телам исхудалым,

на скамейки бульваров садится,

жмётся к домам обветшалым...

Светит ли солнце или луна —

голод неистов в своём движенье,

от него пьянеют, как от вина:

мутит, и в глазах темно,

но это губительное опьяненье —

на отраву похоже вино.

Голод гложет вест-индский «рай» —

Антильские острова...

Здесь по ночам проститутки царят,

бары кишат матроснёй,

со всех морей пираты спешат

сюда, как к себе домой.

Здесь в притонах торгуют морфином,

кокаином и героином.

В кабаках от хандры и привычной боли

шампанское хлещут под вопли джаза —

люди верят в могущество алкоголя,

как верят в рассвет средь ночного мрака,

как верят в новое средство от рака,

хоть вся душа уже в метастазах.

Грядущее жаждут они постичь,

из недр его вырвать секрет —

на вечный вопрос найти ответ:

«Во имя чего жить?»

Толстосумам во фраках модных

голод колет глаза:

спровадить бы всех попрошаек голодных

подальше, пинком в зад.

Власть ненасытная и слепая

держит лапу на спуске курка,

покричит и под дулом пасынок «рая»,

что чёрств его хлеб и похлёбка жидка.

МЫ ПРИШЛИ

Вот мы уже здесь!

Речь, как влага лесная, струится из наших губ,

жаркое солнце проснулось

в крови наших вен.

Не дрогнет весло

в сильной руке!

Пышные пальмы качаются в глубине наших

глаз,

наш крик, словно капля жидкого золота, чист.

Наша нога,

широка и крепка,

ступает в пыли забытых дорог,

узких для сомкнутых наших рядов.

Мы знаем, где рождаются воды реки,

мы любим реку за то, что она понесла наши

челны под красные небеса.

Наша песня —

словно мускул под тонкой кожей души,

наша песня проста.

Утром несём мы с собою дым,

ночью несём мы с собой огонь

и нож, словно острый осколок луны,—

хорошо вонзить его в тело врага.

Мы несем с собой кайманов в вязкой грязи

и лук, который заряжен надеждами вместо

стрел,

поясом тропика стянуты наши тела.

Мы хотим врезать в профиль Америки наши черты.

Эй, товарищи, мы уже здесь!

Город зовёт нас своими дворцами,

тонкими, словно соты лесных пчёл;

улицы высохли, как сохнут реки, когда в горах

не было долго дождя,

смотрят на пас дома боязливыми стёклами

окон.

Старые люди дадут нам мёда и молока,

зелёными листьями украсят нашу главу.

Эй, товарищи, мы уже здесь!

Здесь, под солнцем,

в каплях пота на нашей груди отразятся лица

сражённых врагов,

и ночью, пока сияют звезды над пламенем

наших стрел,

пронесётся утренний смех наш и разбудит

реку и птиц.

БАЛЛАДА О ДВУХ ПРЕДКАХ

Меня везде сопровождают

две тени предков. Я один их вижу...

У копья наконечник из кости,

из кожи и дерева барабан:

Это предок мой — негр, великан,

пришёл ко мне в гости.

Кружевной воротник на могучей шее,

на теле серая броня:

это предок мой, европеец,

навестил сегодня меня.

Ноги голые, торс из гранита:

это предок мой, негр, а глаз огни,

зрачки из стекла сталактита,

белый предок мой, от тебя они!

Меня везде сопровождают

две тени предков. Я один их вижу...

Африка влажных дебрей, туманов!

Гулок огромного гонга рёв, чёрен вождь...

— Я умираю!

(Чёрный предок промолвил мне.)

Воды смуглые от кайманов,

зелень утра кокосовых рощ...

— Как устал я!

(Белый предок промолвил мне.)

Паруса, ваш ветер горек!

Бриг весь в золоте, как в огне...

— Я умираю!

(Чёрный предок промолвил мне,)

Ветра всплеск...

Берег с девственной шеей, море...

Кем обманут ваш древний блеск?

— Как устал я!

(Белый предок промолвил мне.)

О чистое солнце! Как жарко пылает

в плену у тропиков твой чекан!

О луна! Как твой диск сияет

над сном бесчисленных обезьян!

Повсюду корабли и корабли!

Повсюду негры, сколько негров!

Как блещет сахарный тростник,

как жалит бич рабовладельца!

О камень слёз, о камень крови,

полуоткрытых глаз и вен,

пустой рассвет бесплодных дней,

и сумрак сахарных плантаций,

и чей-то громкий, сильный голос,

на части разрывающий молчанье...

Повсюду корабли и корабли,

повсюду негры!

Меня везде сопровождают

две тени предков. Я один их вижу...

Дон Федерико... он ко мне взывает,

а дед Факундо... тот молчит,

и оба грезят этой ночью,

и всё идут, идут куда-то.

Я их соединяю.

Федерико!

Факундо! Вижу, обнялись,

вздыхают оба. Оба к небу

уходят сильной головой.

Они равны по росту оба

здесь, под высоким звёздным небом;

они равны по росту оба,

в них чёрная и белая тоска!

Они равны по росту оба,

кричат, вздыхают, плачут и поют,

вздыхают, и поют, и плачут,

и плачут, и поют,

поют!

МОЯ ДЕВЧОНКА

Хороша моя девчонка,

и, как я, она черна;

на других не променяю,

мне другая не нужна.

Шьёт она, стирает, гладит,

но что главное, конечно,—

как готовит!..

Ну, а если пригласить

потанцевать,

закусить,

без меня — никуда,

никогда!

Говорит она: «Твоя

негритянка от тебя

не уйдёт ни в жизнь!

Только крепко за меня держись!»

КИРИНО

Здесь Кирино

с гитарой своей!

Бойкий ритм отбивает пятка,

рот в улыбке да взлёт бровей.

С ним мулатка,

а мулатка до сладкого падка.

Здесь Кирино

с гитарой своей!