Обнять необъятное. Избранные произведения

«Пушкин – наше все», – сказал как-то Аполлон Григорьев. Козьма Прутков подражал Пушкину во всем, и, судя по портрету, даже в одежде. Он любил кутаться в такой же широкий испанский плащ – альмавиву.

Пушкинские и лермонтовские романтические традиции были живы и в пятидесятые годы XIX столетия. Поэты пригоршнями черпали и романтические идеи и темы, так что Прутков был не одинок. «Друзья» его посмеивались над эпигонами Пушкина. Через все творчество Козьмы Пруткова проходит тема взаимоотношений поэта и толпы. Пушкин писал в стихотворении «Поэт»:

…Тоскует он в забавах мира,
Людской чуждается молвы,
К ногам народного кумира
Не клонит гордой головы…

Или «Поэту»:

…Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит…

Козьма Прутков в знаменитом «Моем портрете» вещает:

Кого язвят, со злостью вечно новой,
Из рода в род;
С кого толпа венец его лавровый
Безумно рвет;
Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, —
Знай: это я!..
В моих устах спокойная улыбка,
В груди – змея!

И в стихотворении «К толпе» он идет вслед за Пушкиным, «питомцем муз прекрасных», воспевая «треножники златые». Мы слышим в этом стихотворении и лермонтовский «железный стих, облитый горечью и злостью…», но у Козьмы Пруткова он становится еще более тяжелым – «свинцовым». Мы слышим лермонтовское: «Он некрасив, он невысок, но взор горит…» и «Пускай толпа клеймит презреньем наш неразгаданный союз…».

Нельзя не вспомнить и бенедиктовское: «Пускай меня язвят с насмешкой люди…»

Страдания поэта в стихотворениях часто принимали образ змеи, глодавшей сердце (Лермонтов, Тютчев, Григорьев, Мей, Бенедиктов, Тимофеев…).

Если полистать полные и неполные собрания сочинений Козьмы Пруткова, то можно заметить в примечаниях к ним невероятную разноголосицу. Всегда находятся стихотворения современников Пруткова, которые он будто бы пародирует, но имена Пушкина и Лермонтова, например, тщательно избегаются. Так и не решен вопрос, кого пародируют морские стихотворения Пруткова. Одни говорят, что Бенедиктова, другие – Тимофеева, третьи – прозу Шаликова… И это происходит потому, что Прутков шел в русле целых поэтических направлений, пародировал всю русскую поэзию и лишь некоторые выражения отдельных поэтов перерабатывал в свойственном только ему, прутковском, духе. Однако именно эта «всеядность» и делает Пруткова столь талантливым и привлекательным.

Особенное место в творчестве Пруткова занимает так называемая «антологическая» поэзия. Античной мифологией, историей и антуражем увлекались почти все более или менее выдающиеся русские поэты.

Вспомним пушкинский «Фиал Анакреона», вспомним вакхов, нимф, мирты, амуров, фебов, харит и прочее в стихах Батюшкова, Баратынского, Дельвига, Катенина, Майкова, Фета, того же Бенедиктова и, наконец, Щербины, творчество которого представляет собой апофеоз этого явления.

«Красота, красота, красота! Я одно лишь твержу с умиленьем…», – восклицал Н. Ф. Щербина, и ему вторил Прутков, создавший такие шедевры, как «Пластический грек », « Спор греческих философов об изящном », « Письмо из Коринфа», «Философ в бане», «Древней греческой старухе …»,« Честолюбие »…

Исследователи отметили любопытное соревнование двух поэтов – Пруткова и Щербины, когда последний, после прутковских публикаций, исключал некоторые стихи из своих собраний сочинений…

В XIX веке любили «жестокие романсы». Отдал дань этому увлечению и Козьма Прутков:

На мягкой кровати
Лежу я один.
В соседней палате
Кричит армянин…

И как тут не вспомнить пушкинскую «Черную шаль»:

В покой отдаленный вхожу я один…
Неверную деву лобзал армянин.

Было немало подражаний пушкинскому:

На походе, на войне
Сохранил я балалайку —
С нею рядом на стене
Я повешу и нагайку.

Что таиться от друзей —
Я люблю свою хозяйку,
Часто думал я о ней
И берег свою нагайку.

Тот же мотив звучит и в прутковском обращении «К друзьям после женитьбы»:

Есть для мести черным ковам
У женатого певца
Над кроватью, под альковом,
Нож, ружье и фунт свинца!

Козьма Прутков был очень разносторонен в своих «подражаниях».

На рубеже XVIII и XIX веков Иоганн Готфрид Гердер перевел на немецкий и обработал старинные народные эпические песни испанцев. Его «Романсы о Сиде» имели громадный успех. Ими вдохновлялись поэты во многих странах, а в России им писали подражания Карамзин, Жуковский, Пушкин, Катенин…