Обнимашки с мурозданием. Теплые сказки о счастье, душевном уюте и звездах, которые дарят надежду

Так и осталась Аркадьевна при лаборатории. Тем более вместо зарплаты она попросила просто иногда посидеть одной где-нибудь в каменном веке. Вскоре птеродактили научились кричать слово: «Мать, мать, мать». И «ланфрен ланфра ла та ти та».

Антонида и чудище

Оно было с ног до головы покрыто густой, слегка светящейся шерстью. Стояло и тихонько грызло угол дома. Во-первых, рос новый клык и чесалась вся челюсть, во-вторых, это вкусно. Не пробовали, так и не говорите!

Особенно вкусно получается, если провести языком между кирпичей, а потом сразу по пыльному карнизу, а если еще и нечаянно спящего голубя ноздрей втянуть… непередаваемые вкусовые ощущения. Башка ночного чудища доходила до третьего этажа. Это потому, что оно сутулилось. Если б выпрямилось, так и до четвертого дотянулось. Но выпрямляться чудище не любило. Самое интересное всегда происходило внизу.

Вот и в этот раз. Дверь балкона на третьем этаже со скрипом распахнулась, вышла девочка в ночной рубашке с машинками. В одной руке у девочки был совочек, в другой пятилитровая банка.

Девочка стала делать загребающие движения совочком в воздухе и складывать что-то в банку. Потом подняла банку на уровень глаз, потрясла, сказала шепотом:

– Да что ж такое!

И снова загребла. И снова посмотрела в банку.

Чудовище проглотило кусочек кирпича и придвинулось чуть поближе. Оно было любопытное.

– Что гребешь? – тихонько спросило ночное чудище.

– Да вот хочу кусочек ночи законсервировать, – не оглядываясь, с готовностью откликнулась девочка.

Она была жутко комуникому… комука… комукакабельная, вот. Это когда видишь кого-нибудь в первый раз и тут же зовешь его чай пить, а сам чай выпить не успеваешь, потому что болтаешь так, что язык сохнет от встречного ветра.

– А как это? – спросило любопытное чудище.

– Законсервировать?

– Ага.

– Точно не знаю. По-моему, это когда засовываешь что-то в банку и закрываешь крышкой. Египтяне так мумиев своих консервировали, чтоб эти мумии´ по городу не шлендрали и мозги у порядочных египтян не жрали. Слыхали?

– Откуда мне, – сказало чудище и восхищенно подумало: «Какой умный ребенок!»

– Я просто шурудирова… эруради… радиактив… в общем, кругозор у меня ого-го!

– А зачем вам кусочек ночи? – От восхищения чудище перешло на «вы» и шумно вздохнуло. Из левой ноздри вылетел встрепанный голубь.

– Просто. Для красоты. Она же не черная совсем, она в искорку разноцветную. Зеленую такую и красную. И желтые есть. А еще они шевелятся постоянно. Хочу нагребсти хотя бы половину банки и поставить у себя в комнате. Пусть днем тоже шевелится. Только она не гребется почему-то. То ли руки у меня не оттуда, то ли лопатка сломана, то ли банка дырявая. Кстати, а вы чего не спите? Бессонница у вас, что ли? У моей бабушки тоже бессонница. – Девочка решила наконец повернуться к тому, с кем так мило болтала.

И голубые глаза наконец-то встретились с фиолетовыми. Тремя. Был еще четвертый глаз, но он был где-то под ухом и почти никогда не открывался. Это был такой запасной глаз, внутрьсмотрящий.

– Предупреждать надо! – строго сказал девочка.

– Извините, – сказало чудовище и сгорбилось еще больше.

– Это вы недавно с соседнего балкона цветок слизали?

– Я. Он засохший был. Я думало, все равно выкинут.

– Там еще кот был.

– Кота я не трогало. Не люблю, когда во рту мяукает.

– Антонида. Будем знакомы, – протянула боком ладошку девочка.

– Чудище. Очень приятно.

– Взаимно. Просто Чудище? Может, фамилия какая-то есть?

– Нет, нам фамилии не положены.

– А как вы друг от друга отличаете? Если кто-то крикнет: «Чудище, иди пирог есть!» – как вы поймете, кого из вас позвали пирог есть?

– Кто первый добежит, того и позвали.

– Непорядок, – покачала головой Антонида. – Хотите я вам свою фамилию подарю?

– Еще бы!

– Отлично. Я Антонида Бровкина. Будете Чудище Бровкин. Или Бровкино. Не знаю, как правильно, я еще совсем маленький ребенок без образований.

– Какая прекрасная фамилия! Спасибо.

Чудище подумало, что обязательно нужно подарить девочке что-то взамен. Но у него ничего не было. Ну, как не было. Были голубиные перья, немного кирпичной пыли и ржавый ключ, найденный Чудищем в канаве. Но маленьким девочкам, кажется, такое не дарят.

– Что же делать, что же делать? – подумало Чудище и посмотрело на свои огромные лапы.

– Я придумало! Вот! – Чудище выдрало из-под мышки клок шерсти и затолкало в банку.

Под мышками у чудовищ растут очень нежные шерстинки, которые переливаются почти как северное сияние. Совсем чуть-чуть, неярко. Ярко чудищам нельзя, а то как в темноте прятаться.

– Вот вам кусочек ночи. Она, правда, немножко пахнет, я вспотевшее. Но вы крышку закрутите, и нормально будет.

– Пасиб, – поблагодарила Антонида, крепко зажимая себе нос. Пахло не немножко, очень даже множко пахло. – Вы мне помогли.

– Не за что.

– Ладно, пойду я в кровать, а то ноги замерзли. Бабушка говорит, нельзя девочкам босиком, можно какие-то там прихватки застудить. Или придурков. Я плохо запомнила. Спокойной ночи.

– Вам тоже. А вы завтра придете?

– Я всегда тут. Это мой район.

– Но только ночью. А днем это все мое.