Обними. Поклянись. Останься

Наши языки сплелись воедино в самозабвенном танце. Казалось, оба забыли обо всем, что обретало реальность за дверьми спальни, углубляясь в пучину морока. Она сладкая, ненасытная, жадная. Вкусная. Даже если она — моя долина ада, в котором мне предстоит вариться всю оставшуюся жизнь, я готов вечно быть её пленником, чтобы ощущать влажную тропу поцелуев, что вела от шеи по груди к паху. Готов был навеки окунуться в страдания, чтобы только любоваться тем, как она играется сама с собой и дразнит меня. Готов был подписать договор с дьяволом только в обмен на то, чтобы еще не раз оказаться в ней. Такой узкой, горячей и влажной.

Моей.

Пробки выбило в момент, когда Дана застонала мне в рот и опустила шаловливые пальцы на уровень ширинки. На этот раз она была смелее и пыталась сама вести, диктуя свои правила. Я поддался, хотя давалось с трудом, меня трясло как наркомана при ломке от нетерпения.

Откинулся на пропитанную наркотическим запахом клубники простынь и заворожено следил за каждым жестом. За каждым движением. Слюной исходил, когда одаривала ласками, глухо застонал, когда ее русые волосы защекотали пах и потерялся в пучине кайфа, когда ощутил ее губы на изнывающем в жажде разрядки члене.

— Мы так далеко не уедем, — прохрипел и притянул её к себе, с трудом сдерживаясь от скоропалительной разрядки. — Иди сюда.

Мне хотелось её всю и сразу. Во всех позах. И этой ночи мне было мало, и Дане тоже. Родители за стенкой мешали отдаться полностью накатившей похоти, поэтому приходилось глушить стоны в поцелуях, в чем был свой кайф. В какие-то моменты мы ощущали себя подростками, которые боялись, что их застукают строгие родители, и это безумно возбуждало.

Очнулись оба, когда не было сил пошевелиться. Я поймал дзен, пока Дана лежала на моем плече, вырисовывая узоры на груди. Мои пальцы в это время закапывались в полюбившиеся волосы, сооружая из них нечто отдаленно напоминающее модную небрежность. Мы пытались отдышаться и прийти в себя. То есть, вернуться в реальность. А в ней не всегда язык общения основан на поцелуях с фрикциями. Тут есть место разговорам. Речам, которые я как любой мужик не особо-то и любил.

— Глеб, — робко начала она, подтверждая мои догадки, — понимаю, не время, не тот момент, но я все же спрошу.

Пауза — символ вопроса.

Я промолчал, ожидая продолжения, прекрасно зная, о чем она хочет поговорить. Её, как и любую женщину, интересовало будущее.

— Что между нами? — нервно сглотнула и подняла голову.

— А что между нами? — нервно хмыкнул и покосился на неё.

— Ты говорил, что та ночь будет единственной, но сам прокрался ко мне в спальню повторно. Что все это значит?

— Я не знаю, — честно признался.

А что юлить вокруг да около. Я и сам не знал, что со мной происходило. Рядом с этой девочкой я пренебрег всеми своими правилами и принципами, погряз в грязи, которую презирал больше всего на свете и почувствовал себя счастливым. Мне, черт побери, было впервые за долгие годы хорошо. Не просто хорошо, а оху*нно. Морально, физически, сексуально. По всем фронтам я ощущал блаженство и…умиротворение, совершенно позабыв о своем деле, с которым еще нужно было закончить.

— Что значит «не знаю»? — она внимательно посмотрела мне в глаза. — Глеб, быть может, для тебя совершенно привычное дело — вот так вот… — она смутилась, — заниматься сексом, врываться в комнату… Но я не такая. Понимаю, ты думаешь иначе, но я никогда не спала ни с кем без чувств.

— Я не думаю о тебе плохо, — заработал желваками, вспомнив про Игната. — А твой муж — гандон, раз упустил такую, как ты. И если ты предполагала, что я думаю, будто ты легкомысленная барышня, то ошиблась. Дан, просто я хочу сказать, что мы не только слишком разные, но… как бы тебе объяснить… Я не пойду тебе на пользу.

— Даже так? Но я могу и поспорить, — заулыбалась Богдана, щекоча грудь теплым дыханием. — Я ведь тоже не подарок и у меня целая куча недостатков.

Я вздохнул. Если бы она только знала.

Но дело в том, что девушка хотела поговорить по душам, а я не был на это настроен. Чем больше таких моментов, тем сильнее привязанность. А я не хочу привязываться, не хочу снова влипать, потому что потом, когда она узнает правду, ей будет очень больно.

Сука ты, Осинский. Ни хрена тебя жизнь не учит. Я просто не мог запретить себе не думать о ней. На протяжении долгого времени она сводила меня с ума. Иногда нечаянно, иногда намеренно. Я же не слепой, всё понимал и видел. И видит бог, мне впервые стало похер на её кольцо на безымянном пальце.