Обо всём

Ну а как лечат депрессии и удары судьбы сельские брошенки? Правильно. Баня, самогон и перемывание костей неверному мужику и его новой любови.

Как тут не помочь родственнице развеять горе и не поддержать? Но было одно «но». Непреклонная в осуществлении планов бабушка наметила мой по ход на кладбище аккурат на следующий день после моего приезда. То есть с вечера я пошла утешать Мл ринку, а с утра нужно было маршировать на погост. Кто знает мою бабулю, тот поймёт, что «послезавтра» и «на днях» — это не вариант. Завтра — значит завтра. В граните. И хоть умри, но сделай.

Пожалели мы Маринку двумя чайниками самогона. Чистейшего. Хорошо, что двумя, потому что после первого мы были решительно настроены спалить хату счастливых молодожёнов, но в начале второго чайника нас как-то отпустило и мы подобрели. По этому случаю была истоплена баня и допиты остатки. Незаметно за делами рассвело и пришло время доить корову. Как ни странно, нам это удалось и даже получилось выпроводить несчастное животное в стадо через запертую калитку. Угомонились в пять тридцать.

В семь утра ноль-ноль минут над моей гудящей головой раздались страшные ласковые слова: «Гуля, вставай!» Открыв не успевший отоспаться после бани и коровы глаз, я простонала: «Бабанечка, милая, давай позже, спать хочу!» Но магическая фраза о том, что всё надо сделать «по холодку», вытащила меня против воли из постели и я, причитая и кляня судьбину, потащила своё тело на кладбище в надежде оставить его там навсегда.

Представьте себе идиллический сельский погост, где соседствуют старые памятнички в виде пирамидок, увенчанные звёздами, кресты и маленькие мраморные плиты с овальными фотографиями, в общем, никакого городского пафоса. Трава по пояс, ромашки и другие одуванчики. И 100 метров штакетника, который нужно ошкурить, покрыть олифой, а потом покрасить. Не спавши. Внутри тебя морским прибоем плещется самогон, и ты понимаешь, что совсем не против лечь вот прям сейчас в эти ковыли и уснуть вечным сном в окружении родных могил.

Бабушка меня понимала, но помочь ничем не могла. План был намечен и отступать от него было не в её правилах. Помолясь, начали мы своё богоугодное дело. С тех пор я прекрасно понимаю, что такое — вечность. Время остановилось. И в этом моменте было только огромное алтайское солнце, невыносимый запах краски и звук ошкуриваемого дерева. Раз десять в тот день я дала себе зарок — не пить. Никогда, ни с кем и ни при каких обстоятельствах. Такого прекрасного и масштабного похмелья у меня больше в жизни не было. Декорации к нему были впечатляющие.

Ближе к обеду, когда, как говорится, «и солнце в зените», бабушка вспомнила, что она вроде бы не закрыла газ и резво стартанула в сторону дома, оставив меня одну в царстве мёртвых. Оставшись одна, я по инерции, часа за три довела стены пантеона до нужного зелёного цвета (мода такая была на селе, оградки красили в голубой и зелёный, весёленько так). И тут меня сморило, да так, что ни рукой, ни ногой пошевелить я не могла. Постелив на дедову могилку бабушкин рабочий халат, я решила посидеть минут пять в тени рябины, которая красиво колосилась у дедушкиного памятника, и отправляться до дома.

Прошло пять минут, не больше (я же уже говорила о том, что познала в этот день, что такое вечность, и время в земном его значении потеряло для меня всякий смысл). В общем, через пять минут я поняла, что резко наступила ночь. Тихая, звёздная, степная ночь. Я лежу под рябиной на дедовой могиле. В глаза мне приветливо заглядывает луна и покосившийся крест с соседней могилки. Тихо, красиво, спокойно. Где ещё так отдохнёшь?

И тут я понимаю, что в этом царстве вечного покоя я, вообще-то, не одна. И вот тут я оцепенела. Откуда-то сверху и сбоку раздавалось тяжёлое, с присвистом дыхание. Зловещее настолько, что я, старый кладбищенский боец, испугалась до полного паралича. А когда раздался хруст веток и тяжёлые шаги, тут я окончательно поняла, кто за мной пришёл и что он сейчас тут со мной сделает. И что ответить сейчас придётся за всё. И за самогон, и за украденный в детском саду флажок.

Единственное, что меня всегда спасает во всех мистических, на первый взгляд, ситуациях — это самостоятельная, без моего вмешательства, работа мозга. Пока я готовилась к генеральной исповеди и представляла, как меня через два дня найдут всю и краске, завёрнутую в синий рабочий халат и без макияжа на сельском погосте, мозг выдал мне гениальное решение — корова!!! Не Люцифер за тобой пожаловал, детка, а просто заблудившая корова, которая отбилась от стада и теперь бродит по кладбищу, жрёт сочную травушку. Ах ты ж, зараза… Ноги мои тут же обрели прежнюю твёрдость, подскочила я с могильного холма, схватила старую штакетину и погнала эту коровень к выходу с кладбища такими выражениями, что корова эта деревенская, слышавшая на своём веку весь набор сельских неологизмов, раз пять останавливалась в изумлении от восторга и мычала диким голосом.