Обойденные

- Да, да, есть Нестор-Летописец.

- То есть - был; но это во всяком случае не я.

- Я это уж сообразила, что вы, должно быть, совершенно отдельный, особенный Нестор. Ах, Нестор Игнатьич, я перед вами на колени сейчас опущусь, если вы меня не простите.

- Помилуйте, вы только заставляете меня краснеть от этих ваших просьб.

- О, если вы это без шуток говорите, то вы просто покорите мое сердце своею добродетелью.

- Уверяю вас, что я уж забыл об этом.

- В таком случае, Полканушка, дай лапу.

Анна Михайловна неодобрительно качнула головою, на что не обратили внимания ни Долинский, ни Дорушка, крепко и весело сжимавшие поданные друг другу руки.

- А моя сестра уж, верно, морщится, что мы дружимся,- проговорила Дора и, взглянув в лицо сестры, добавила,- так и есть, вот удивительная женщина, никогда она, кажется, не будет верить, что я знаю, что делаю.

- Ты знала, что делала, и тогда, когда рассуждала о monsieur Долинском.

- Это в первый раз случилось, но, впрочем, вот видишь, как все хорошо вышло: теперь у меня есть русский друг в Париже. Ведь, мы друзья, правда?

- Правда,- отвечал Долинский.

- Вот видишь, Аня. Я говорю, что всегда знаю, что я делаю. Я женщина практичная - и это правда. Вы хотите маронов? - спросила она Долинского, опуская в карман руку.

- Нет-с, не хочу.

- Тепленькие совсем еще.

- Все-таки покорно вас благодарю.

- Зачем ты покупаешь эту дрянь, Дора? - вмешалась Анна Михайловна.

- Я совсем их не покупаю, это мне какой-то француз подарил.

- Какой это у тебя еще француз завелся?

- Не знаю, глупый, должно быть, какой-то, далеко-далеко меня провожал и все глупости какие-то врет. Завтракать с собой звал, а я не пошла, велела себе тут, на этом углу, в лавочке, маронов купить и пожелала ему счастливо оставаться на улице.

- Вот видите, как она знает, что делать,- произнесла Анна Михайловна.-Только того и ждешь, что налетит на какую-нибудь историю.

- Пустяки это, съедомое всегда можно брать, особенно у француза.

- Почему же особенно у француза?

- Потому что он, во-первых, глух, а, во-вторых, это ему удовольствие доставляет.

- И тебе тоже?

- Некоторое.

- А если этот француз тебе сделает дерзость?

- Не смеет.

- Отчего же не смеет?

- Так, не смеет - да и только. Вы давно за границей?- обратилась она опять к Долинскому.

- Скоро четыре года.

- Ой, ой, ой, это одуреть можно. Анна Михайловна засмеялась и сказала:

- Вы уж, monsieur Долинский, теперь нас извиняйте за выражения; мы, как видите, скоро дружимся и, подружившись, все церемонии сразу в сторону.

- Сразу,- серьезно подтвердила Дора.

- Да, у нас с Дарьей Михайловной все вдруг делается. Я того и гляжу, что она когда-нибудь пойдет два аршина лент купить, а мимоходом зайдет в церковь, да с кем-нибудь обвенчается и вернется с мужем.

- Нет-с, этого, душенька, не случится,- отвечала, сморщив носик, Дора.

- Ох, а все-таки что-то страшно,- шутила Анна Михайловна.

- Во-первых,- выкладывала по пальцам Дора,- на мне никогда никто не женится, потому что по множеству разных пороков я неспособна к семейной жизни, а, во-вторых, я и сама ни за кого не пойду замуж.

- Какое суровое решение! - произнес Долинский.

- Самое гуманное. Я знаю, что я делаю; не беспокойтесь. Я уверена, что я в полгода или бы уморила своего мужа, или бы умерла сама, а я жить хочу жить, жить и петь.

Дорушка подняла вверх ручку и пропела:

Золотая волюшка мне милей всего.

Не надо мне с волею в свете ничего.

- Вот,- начала она,- я почти так же велика, как Шекспир. У него Гамлет говорит, чтоб никто не женился, а я говорю - пусть никто не выходит замуж. Совершенно справедливо, что если выходить замуж, так надо выходить за дурака, а я дураков терпеть не могу.

- Почему же непременно за дурака? - спросил Долинский.

- А потому, что умные люди больше не будут жениться.

- Триста лет близко, как наш Гамлет положил зарок людям не жениться, а видите, все люди и женятся, и замуж выходят.

- Ну, да, все потому, что люди еще очень глупы, потому что посвистывает у них в лбах-то,- резонировала Дора.- Умный человек всегда знает, что он делает, а дураки - дураки всегда охотники жениться. Ведь, вы вот, полагаю, не женитесь?

- Нет-с, не женюсь,- отвечал, немного покраснев, Долинский.

- А-а, то-то и есть. Даже вон в краску вас бросило при одной мысли, а скажите-ка, отчего вы не женитесь? Оттого, что вы не хотите попасть в дураки?

- Нет, оттого, что я женат,- еще более покраснев и засмеявшись, отвечал Долинский.

Дорушка быстро откинулась, значительно закусила свою нижнюю губку и, вспрыгнув со своего места, юркнула за драпировку.

Долинский обтирал выступивший у него на лбу пот и смеялся самым веселым, искренним смехом. Анна Михайловна сидела совершенно переконфуженная и ворочала что-то в своей рабочей корзинке. Щеки ее до самых ушей были покрыты густым пунцовым румянцем.

Секунды три длилась тихая пауза.

- Нет, это уж черт знает что такое! - крикнула из-за драпировки Дорушка голосом, в котором звучали и насилу сдерживаемый смех, и досада.

- Да, все это оттого, что ты всегда знаешь, что ты делаешь!- тихо проговорила с упреком Анна Михайловна.