Обойденные

- Ничего,- отвечала Анна Анисимовна,- зато совести не отниму; не выучу бедных девушек обманывать, да детей своих пускать по миру.

Этой Анне Анисимовне Дорушка оказывала полнейшее уважение и своим примером заставляла других уважать.

Мертвая бледность некогда прекрасного, рано отцветшего лица и крайняя простота наряда этой девушки невольно остановили на себе мимолетное внимание Долинского, когда из противоположных дверей вошла со свечою в руках Дорушка и спросила:

- Правда, хорошо у нас, Нестор Игнатьич?

- Прекрасно,- ответил Долинский.

- Вот там мой трон, или, лучше сказать, мое президентское место; а это все моя республика. Аня, верно, уже познакомила вас с mademoiselle Alexandrine?

Долинский отвечал утвердительно.

- Ну, а я еще познакомлю вас с прочими: это - Полинька: видите, она у нас совсем перфская красна-девица, и если у вас есть хоть одна капля вкуса, то вы в этом должны со мной согласиться; Полинька, нечего, нечего закрываться! Сама очень хорошо знаешь, что ты красавица. Это,- продолжала Дора,- это Оля и Маша, отличающиеся замечательной неразрывностью своей дружбы и потому называемые "симпатичными попугаями" (девушки засмеялись); это все мелкота, пока еще не успевшая ничем отличиться,- сказала она, указывая на маленьких девочек,- а это Анна Анисимовна, которую мы все уважаем и которую советую уважать и вам. Она - самый честный человек, которого я знаю.

Долинский несколько смешался и протянул Анне Анисимовне руку; девушка торопливо положила на стол свою работу и с неловкой застенчивостью подала Долинскому свою исколотую иголкою руку.

- Ну, пойдемте дальше теперь,- позвала Анна Михайловна.

Хозяйка и гость вышли за двери, которыми за минуту вошла Дора, и вслед за ними из мастерской послышался дружный, веселый смех нескольких голосов.

- Ужасные сороки и хохотушки,- проговорила, идя впереди со свечой, Дорушка,- а зато народ все преискренний и пресердечный.

Тотчас за мастерской у Анны Михайловны шел небольшой коридор, в одном конце которого была кухня и черный ход на двор, а в другом две большие, светлые комнаты, которые Анна Михайловна хотела кому-нибудь отдать, чтобы облегчить себе плату за весьма дорогую квартиру. Посредине коридора была дверь, которою входили в ту самую столовую, куда Журавка ввел сумерками к хозяйкам Долинского. Эта комната служила сестрам в одно и то же время и залой, и гостиной, и столовой. В ней были четыре двери: одна, как сказано, вела в коридор; другая - в одну из комнат, назначенных в наймы, третья в спальню Анны Михайловны, а четвертая в уютную комнату Доры. Вся квартира была меблирована не роскошно и не бедно, но с большим вкусом и комфортно. Все здесь давало чувствовать, что хозяйки устраивались тут для того, чтобы жить, а не для того, чтобы принимать гостей и заботиться выказываться пред ними с какой-нибудь изящной стороны. Это жилье дышало той спокойной простотой, которая сразу дает себя чувствовать и которую, к сожалению, все реже и реже случается встречать в наше суетливое и суетное время.

- Очень хорошо у нас, Нестор Игнатьевич? - спрашивала Дора, когда все уселись за чай.

- Очень хорошо,- соглашался с нею Долинский.

Здесь нет мебели богатой,

Нет ни бронзы, ни картин,

И хозяин, слава богу,

Здесь не знатный господин

проговорила Дора и с последними словами сердечно поцеловала свою сестру.

- Дорого только,- сказала Анна Михайловна.

- Э! Полно, пожалуйста, жаловаться. Отдадим две комнаты, так вовсе не будет дорого. За эти комнаты всякий охотно даст триста рублей в год.

- Это даже дешево,- сказал Долинский.

- Но ведь подите же с нами! - говорила Дора.- Наняли квартиру с тем, чтобы кому-нибудь эти две комнаты уступить, а перешли сюда, и баста; вот третий месяц не можем решиться. Мужчин боимся, женщин еще более, а дети на наше горе не нанимают; ну, кто же нам виноват, скажите пожалуйста?

- Ты,- отвечала Анна Михайловна,- сбила меня. Послушалась ее, наняла эту квартиру; правда, она очень хороша, но велика совсем для нас.

Из коридора показался Илья Макарович.

- А как вы, люди, мыслите? Я... как бы это вам помудренее выразиться? начал, входя, художник.

- Крошечку выпил,- подсказала Дора.

- Да-с... в этом в самом густе.

- Об этом и говорить не стоило,- сказала, рассмеявшись, Дора.

Все взглянули на Илью Макаровича, у которого на щечках пылал румянец и волосы слиплись на потном челе.

- Нельзя, Несторка приехал,- проговорил, икнув, Журавка.

- Никак нельзя,- поддержала серьезно Дора. Все еще более засмеялись.

- Да уж так-с! - лепетал художник.- Вы сделайте милость... Не того-с... не острите. Я иду, бац на углу этакий каламбур.

- Хороший человек встречается,- сказала Дора.

- Да-с, именно хороший человек встречается и...

- И говорит, давай, говорит, выпьем! - снова подсказала Дора.

- И совсем не то! Денкера приказчик, это...- Журавка икнул и продолжал: - Денкера приказчик, говорит, просил тебя привезти к нему; портретченко, говорит, жены хочет тебе заказать. Ну, ведь, волка, я думаю, ножки кормят; так это я говорю?

- Так.

- Я, разумеется, и пошел.

- И, разумеется, выпил.