Обойденные

- Нет, все это очень странно... ни борьбы, ни уверенности, что мы любим друг в друге... что-то все-таки высшее... человеческое... Неужто ж уж это в самом деле только шутовство! Неужто уж так нельзя любить?

Анна Михайловна выговорила это с затруднением, и она бы вовсе не выговорила этого Долинскому без маски.

- Как же нельзя, если мы и в литературе и в жизни встречаем множество примеров такой любви?

- Ну, не правда ли, всегда можно любить чисто? Ну, что эти волненья крови... интриги...

- Да, мне кажется, что вы совершенно правы.

- Как, Нестор Игнатьич, "кажется"! Я верю в это,- отвечала Анна Михайловна.

- Да, конечно... Борьба... а не выйдешь из этой борьбы победителем, то все-таки знаешь, что я - человек, я спорил, боролся, но не совладал, не устоял.

- Нет, зачем? Чистая, чистая любовь и борьба - вот настоящее наслаждение: "бледнеть и гаснуть... вот блаженство".

- Долинский, здравствуй! - произнесло, остановясь перед ними, какое-то черное, кружевное домино.

Нестор Игнатьевич посмотрел на маску и никак не мог догадаться, кто бы мог его знать на этом аристократическом маскараде.

- Давай свою руку, несчастный страдалец! - звало его пискливым голосом домино.

Долинский отказался, говоря, что у него есть своя очень интересная маска.

- Лжешь, совсем не интересная,- пищало домино,- я ее знаю - совсем не интересная. Пора уж вам наскучить друг другу.

- Иди, иди себе с богом, маска,- отвечал Долинский.

- Нет, я хочу идти с тобой,- настаивало домино. Долинский едва-едва мог отделаться от привязчивой маски.

- Вы не знаете, кто это такая? - спросила Анна Михайловна.

- Решительно не знаю.

- Долинский! - опять запищала та же маска, появляясь с другой стороны под руку с другой маской, покрытою звездным покрывалом.

Нестор Игнатьевич оглянулся.

- Оставь же, наконец, на минутку свое сокровище,- начала, смеясь, маска.

- Оставь меня, пожалуйста, в покое.

- Нет, я тебя не оставлю; я не могу тебя оставить, мой милый рыцарь! решительно отвечала маска.- Ты мне очень дорог, пойми, ты - дорог мне, Долинский.

Маски слегка хихикали.

- Ах, уж оставь его! Он рад бы, видишь ли, и сам идти с тобой, да не может,- картавило звездное покрывало.

- Ты думаешь, что она его причаровала?

- О, нет! Она не чаровница. Она его просто пришила, пришила его,-отвечало, громко рассмеявшись, звездное покрывало, и обе маски побежали.

- Пойдемте, пожалуйста, ходить... Где Дора? - говорила несколько смущенная Анна Михайловна еще более смущенному Долинскому.

Они встали и пошли; но не успели сделать двадцати шагов, как снова увидели те же два домино, шедшие навстречу им под руки с очень молодым конногвардейцем.

- Пойдемте от них,- сказала оробевшая Анна Михайловна и, дернув Долинского за руку, повернула назад.

- Чего она нас так боится? - спрашивало, нагоняя их сзади, черное домино у звездного покрывала.

- Она не сшила мне к сроку панталон,- издевалось звездное покрывало, и обе маски вместе с конногвардейцем залились.

- Возьмем его приступом! - продолжало шутить за спиною у Анны Михайловны и Долинского звездное покрывало.

- Возьмем,- соглашалось домино.

Долинский терялся, не зная, что ему делать, и тревожно искал глазами голубого домино Доры.- Вот... Черт знает, что я могу, что я должен сделать? Если б Дора! Ах, если б она! - Он посмотрел в глаза Анне Михайловне - глаза эти были полны слез.

- Ну, бери,- произнесло сквозь смех заднее домино и схватило Долинского за локоть свободной руки.

В то же время звездное покрывало ловко отодвинуло Анну Михайловну и взялось за другую руку Долинского.

Нестор Игнатьевич слегка рванулся: маски висели крепко, как хорошо принявшиеся пиявки, и только захохотали.

- Ты не думаешь ли драться? - спросило его покрывало.

Долинский, ничего не отвечая, только оглянулся; конногвардеец, сопровождавший полонивших Долинского масок, рассказывал что-то лейб-казачьему офицеру и старичку самой благонамеренной наружности. Все они трое помирали со смеха и смотрели в ту сторону, куда маски увлекали Нестора Игнатьевича. Пунцовый бант на капюшоне Анны Михайловны робко жался к стене за колоннадою.

- Пустите меня бога ради! - просил Долинский и ворохнул руками тихо, но гораздо посерьезнее.

- Послушай, Долинский, будь паинька, не дурачься, а не то, mon cher {мой дорогой (франц.)}, сам пожалеешь.

- Делайте, что хотите, только отстаньте от меня теперь.

- Ну, хорошо, иди, а мы сделаем скандал твоей маске.

Долинский опять оглянулся. Одинокая Анна Михайловна по-прежнему жалась у стены, но из ближайших дверей показался голубой капюшон Доры. Конногвардеец с лейб-казаком и благонамеренным старичком по-прежнему веселились. Лицо благонамеренного старичка показалось что-то знакомым Долинскому.

- Боже мой! - вспомнил он,- да это, кажется, благодетель Азовцовых откупщик,- и, оглянувшись на висевшее у него на правом локте черное домино, Долинский проговорил строго:

- Юлия Петровна, это вы мне делаете такие сюрпризы?

Он узнал свою жену.

- Ну, пойдемте же, куда вам угодно, и, пожалуйста, говорите скорее, чего хотите вы от меня, бессовестная вы, ненавистная женщина!

Глава одиннадцатая

ЗВЕЗДОЧКА СЧАСТЬЯ