Обойденные

Анна Михайловна, встретив Дору, упросила ее тотчас же уехать с маскарада.

- Я совсем нездорова - голова страшно разболелась,- говорила она сестре, скрывая от нее причину своего настоящего расстройства.

- Позовем же Долинского,- отвечала Дора.

- Нет, бог с ним - пусть себе повеселится.

Сестры приехали домой, слегка закусили и разошлись по своим комнатам.

Долинский позвонил с черного входа часа через два или даже несколько более. Кухарка отперла ему дверь, подала спички и опять повалилась на кровать.

Спички оказались вовсе ненужными. На столе в столовой горела свеча и стояла тарелка, покрытая чистою салфеткою, под которой лежал ломоть хлеба и кусок жареной индейки.

Нестор Игнатьевич взглянул на этот ужин и, дунув на свечку, тихонько прошел в свою комнату.

Минут через пять кто-то очень тихо постучался в его двери.

Долинский, азартно шагавший взад и вперед, остановился.

- Можно войти? - тихо произнес за дверью голос Анны Михайловны,

- Сделайте милость,- отвечал Долинский, смущаясь и оглянув порядок своей комнаты.

- Отчего вы не закусили? - спросила, входя, тоже несколько смущенная Анна Михайловна.

- Сыт - благодарю вас за внимание.

Анна Михайловна, очевидно, пришла говорить не о закуске, но не знала, с чего начать.

- Садитесь, пожалуйста,- вы устали,- отнесся к ней Долинский, подвигая кресло.

- Что это было за явление такое? - спросила она, спускаясь в кресло и стараясь спокойно улыбнуться.

- Боже мой! Я просто теряю голову,- отвечал Долинский.- Я был причиною, что вас так тяжело оскорбила эта дрянная женщина.

- Нет... что до меня касается, то... вы, пожалуйста, не думайте об этом, Нестор Игнатьич. Это - совершенный вздор.

- Я дал бы дорого - о, я дорого бы дал, чтобы этого вздора не случилось.

- Эта маска была ваша жена?

- Почему вы это подумали?

- Так как-то, сама не знаю. У меня было нехорошее предчувствие, и я не хотела ни за что ехать - это все Даша упрямая виновата.

- Пожалуйста, забудьте этот возмутительный случай,- упрашивал Долинский, протягивая Анне Михайловне свою руку.- Иначе это убьет меня; я... не знаю, право... я уйду бог знает куда: я просто хотел уехать, хоть в Москву, что ли.

- Очень мило,- прошептала, качая с упреком головой, Анна Михайловна.-Вы лучше скажите мне, не было ли с вами чего дурного?

- Ничего. Она хочет с меня денег, и я ей обещал.

- Какая странная женщина!

- Бог с ней, Анна Михайловна. Мне только стыдно... больно... кажется, сквозь землю бы пошел за то, что вынесли вы сегодня. Вы не поверите, как мне это больно...

- Верю, верю, только успокойтесь и забудьте этот нехороший вечер,-отвечала Анна Михайловна, подавая Долинскому свои обе руки.- Верьте и вы, "то из всего, что сегодня случилось, я хочу помнить одно: вашу боязнь за мое спокойствие.

- Боже мой! Да что же у меня остается в жизни, кроме вашего спокойствия.

Анна Михайловна взглянула на Долинского и молча встала.

- Позвольте на одно слово,- попросил ее Долинский.

Анна Михайловна остановилась.

- Вы не сердитесь? - спросил Нестор Игнатьевич.

- Я уверена, что вы не можете сказать ничего такого, что бы меня рассердило,- отвечала Анна Михайловна.

- Я вас всегда очень уважал, Анна Михайловна, а сегодня, когда мне показалось, что я более не буду вас видеть, не буду слышать вашего голоса, я убедился, я понял, что я страстно, глубоко вас люблю, и я решился... уехать.

- Зачем? - краснея и взглянув на дверь, отвечала Анна Михайловна.

Долинский молчал.

- Вам никто не мешает... и...

- И что?

- Вы никогда не будете иметь права подумать, что вас любят меньше,-чуть слышно уронила Анна Михайловна.

Долинский сжал в своих руках ее руку. Анна Михайловна ничего не говорила и, опустив глаза, смотрела в землю.

В доме было до жуткости тихо, и сердце билось, точно под самым ухом. И он, и она были в крайнем замешательстве, из которого Анна Михайловна вышла, впрочем, первая.

- Пустите,- прошептала она, легонько высвобождая свою руку из рук Долинского.

Тот было тихо приподнял ее руку к своим устам, но взглянул в лицо Анне Михайловне и робко остановился.

Анна Михайловна сама взяла его за голову, тихо, беззвучно его поцеловала и быстро отодвинулась назад. Приложив палец к губам, она стояла в волнении у притолка.

- Ах! Не надо, не надо, Бога ради не надо! - заговорила она, торопясь и задыхаясь, когда Долинский сделал к ней один шаг, и, переведя дух, как тень, неслышно скользнула за его двери.

Прошел круглый год; Долинский продолжал любить Анну Михайловну так точно, как любил ее до маскарадного случая, и никогда не сомневался, что Анна Михайловна любит его не меньше. Ни о чем происшедшем не было и помину.

Единственной разницей в их теперешних отношениях от прежнего было то, что они знали из уст друг друга о взаимной любви, нежно лелеяли свое чувство, "бледнели и гасли", ставя в этом свое блаженство.

Глава двенадцатая

СИМПАТИЧЕСКИЕ ПОПУГАИ