Случайная встреча его героини Анны с единственным в её жизни любимым человеком Павлом – пропавшим героем войны, потерявшим на фронте ноги и теперь живущим на острове Валаам, где собраны такие же, как он, калеки-«самовары», подводит своеобразный итог её по-советски роскошной жизни, где есть докторская степень, состоявшийся муж, внешне благополучные дети и промельки памяти о несостоявшейся любви, которые, как оказалось, и есть единственный смысл её существования.
Вот оно какое – это странное ощущение греховности и искупления греха одновременно. Герои Юрия Нагибина, как и Льва Толстого, в своей спонтанной плотской измене забираются на такую недосягаемую нравственную высоту, где их уже никто ни в чём не сможет обвинить и где безумно жаль прошлого, но уже нет и не будет будущего.
Приложения
Д. Н. Блудову. Председателю департамента законов государственного совета. Неотправленное
Ваше Сиятельство,
Граф Дмитрий Николаевич!
Уезжая из Петерб[урга], я, кажется, имел честь сообщать Вам цель моей поездки в деревню. Я хотел разрешить для себя в частности вопрос об освобождении крестьян, занимавший меня вообще Перед отъездом моим я даже подавал докладную записку Т[оварищу] М[инистра] В[нутренних] Д[ел], в которой излагал те основания, не совсем подходящие к законам о вольных хлеб[опашцах] и обяз[анных] крест[ьянах], на кот[орых] я намерен б[ыл] сделать это. Г-н М[инистр] передал мне словесно через своего товарища, что он одабривает мой план, рассмотрит и постарается утвердить подробный проект, к[оторый] я обещал прислать из деревни. – Приехав в деревню, я предложил крестьянам итти вместо барщины на оброк вдвое меньший, чем оброк в соседних деревнях. Сходка отвечала, что оброк велик, и они не в состоянии будут уплатить его. Я предлагал заработки – несогласие. Я предложил им выйти в обяза[нные] кр[естьяне] работой по 3 дня в неделю, с прибавком земли, с тем, чтобы, по истечении 24 лет, срока выкупа именья из залога, они получили вольную с полной собственностью на землю. К удивлению моему они отказались и еще, как бы подтрунивая, спрашивали, не отдам ли я им еще всю и свою землю. – Я не отчаявался и продолжал почти месяц каждый день беседовать на сходках и отдельно. Наконец я узнал причину отказа, прежде для меня непостижимого. Крестьяне, по своей всегдашней привычке к лжи, обману и лицемерию, внушенной многолетним попечительным управлением помещиков, говоря, что они за мной счастливы, в моих словах и предложениях видели одно желание обмануть, обокрасть их. Именно: они твердо убеждены, что в коронацию все крепостные получат свободу, и смутно воображают, что с землей, может быть, даже и со всей – помещичьей; в моем предложении они видят желание связать их подпиской, которая будет действительна даже и на время свободы.