— Чему ты улыбаешься? — спросил Гордон, заметив усмешку, скользнувшую по ее губам. Роберта искоса взглянула на него.
— Англичане называют такую погоду зимой, — ответила она.
— По сравнению с нашей хайлендской стужей это почти что лето, — отозвался Гордон. — Посмотри-ка, дорогая, какой восхитительный месяц и звезды на небе? Но они не так красивы, как ты.
— Странно, что такой завзятый волокита сравнивает меня со столь недосягаемым предметом, как месяц, — сказала она.
— Это удивительное время года, — заметил Гордон, проигнорировав колкость. — Оно символизирует юность в лоне старости и старость в юности.
— Жизнь в смерти и смерть в жизни, — тихим голосом добавила Роберта.
— Да, дорогая, это и конец и начало годового круга, — сказал Гордон. — В древнем календаре есть так называемый Пустой день. Это двадцать третий день декабря, самый короткий день в году, когда могут произойти и происходят чудеса.
— Да ты еще и язычник! — удивилась она.
— Я люблю читать книги. А что означает твое «еще»?
— Вдобавок к тому, что ты хайлендский дикарь, — схитрила Роберта. Она знала, что ее тетка верит в старые поверья, но оказывается, что и он… А вдруг этот маркиз знаком с какой-то языческой магией?
Со своей неотразимой мальчишеской ухмылкой Гордон повернулся к ней:
— А ты очень сообразительна, дорогая.
— Тебе это нравится в женщинах?
— Нет, не очень, — поддразнил он. — Но каждый из нас должен нести свой крест в этой жизни. Так и я постепенно привыкну к твоему острому язычку.
— Очень забавно, милорд, — сказала Роберта, вздернув свой носик. Ей очень хотелось придумать какой-нибудь повод, чтобы наброситься с колкостями на него, но ее обычная сообразительность на сей раз не помогла, и в голову ничего не приходило.
Когда они подошли ближе к Темзе, нежные хлопья тумана превратились в густые стелющиеся слои. Туман обволакивал их ноги и поднимался выше к плечам.
— Я не вижу своих ног, — сказала Роберта. — Если мы пойдем дальше, то совсем исчезнем в нем.
Без всякого предупреждения Гордон обнял ее правой рукой и притянул ближе к себе.
— Я не знаю никого, с кем бы я охотнее исчез, — сказал он хриплым голосом.
— Благодарю, милорд, — иронически ответила она, — но бьюсь об заклад, что те же самые слова вы говорите всем женщинам.
Гордон просто проигнорировал ее колкий комментарий. Вместо этого он спросил:
— Итак, чем ты занималась все это время?
— Все десять лет? — переспросила она. — Ну, я росла и много путешествовала по Англии.
— Так-так, — кивнул он. — А кстати, расскажи мне о той кукле, ангел.
— Зачем тебе это нужно?
— Хотелось бы знать, в каком преступлении ты обвиняешь меня.
— Ты не понял. Ты уже признан виновным, — с дразнящей игривостью в голосе засмеялась Роберта. — В тот день, когда ты приехал в замок Данридж…
— Ты имеешь в виду тот день, когда мы поженились? — прервал Гордон.
Роберте не понравилось это уточнение, но она не стала возражать ему.
— …Ты обещал прислать мне новую куклу, как только вернешься домой. Пообещал, но так и не прислал.
— Мне было в то время пятнадцать лет, и я был порядочный шалопай. — Гордон замолчал и мягко повернул ее лицом к себе. — Ты простишь меня, дорогая?
— Я давно простила тебя. — Роберта высвободилась из его рук и снова уставилась на реку.
— Тогда почему же ты сердишься на меня? — спросил Гордон, становясь перед ней.
— Я ни разу не сказала, что сержусь, — ответила она, упрямо глядя вперед. — Дело в другом: я люблю Генри Талбота и хочу остаться в Англии.
Это признание в любви к другому мужчине рассердило Гордона.
— Давай не будем говорить о других, — суровым голосом сказал он.
— Ты можешь говорить о других женщинах, если хочешь, — возразила Роберта, искоса бросив взгляд на него. — Меня это совершенно не волнует.
— Ты пытаешься меня разозлить? — спросил Гордон, в его голосе слышалось недоверие.
Роберта мило улыбнулась ему и с невинным видом сказала:
— Меня вовсе не заботит, что ты… Не подходи слишком близко к воде.
Гордон продолжал идти и остановился только возле низенькой бровки, отделяющей набережную от воды.
— Ты слышишь меня? — в панике закричала Роберта. — Отойди подальше от воды!
Гордон повернулся и сделал несколько шагов в ее сторону. Даже в темноте видно было, какая тревога исказила ее черты.
— В чем дело, ангел?
— Я… я не люблю воду.
— Ее просто не надо бояться. Разве ты не умеешь плавать? — спросил Гордон. — Трудно в это поверить, ведь озеро Лох-Эйв омывает стены замка Данридж.
Роберта опустила голову, стараясь не встречаться с ним взглядом. При одном только упоминании этого озера волна непрошеных воспоминаний нахлынула на нее. Мысленным взором она увидела снова мертвенно-белое лицо дочери фермера. Увидела своего отца, неистово пытающегося привести в чувство девочку. И уже знакомые шепотки: «Проклятая ведьма… Чудовище озера Лох-Эйв…»
— Что-то не так? — спросил Гордон, взяв своей сильной рукой ее за локоть и повернув к себе.
— Я… я вспомнила об одной подружке, которая едва не утонула однажды, — ответила Роберта. — С того дня мне делается страшно, как только я приближаюсь к воде. А этот туман, скрывающий берег реки, действует мне на нервы.