Обольститель

Николь заглянула во все комнаты первого этажа и убедилась, что они пусты. Устало вздохнув, она поднялась на второй этаж и, миновав свою комнату, направилась прямиком в комнату отца.

Ник сидел в кресле, устремив в пространство невидящий взгляд. Лицо его выражало скорее задумчивость, чем гнев.

— Папа, ты не заболел?

— Мне нечего тебе ответить, Ники, — пожал плечами Ник.

Страдальческие нотки в его голосе укололи Николь в самое сердце. Она медленно пересекла комнату и опустилась на колени рядом с креслом отца.

— Дастин разрешил мне уйти пораньше, чтобы мы с тобой могли поговорить.

— Что же ты хочешь мне сказать?

— У меня хорошие новости, — сообщила Николь, беря отца за руку. — Мы с Кинжалом прошли дистанцию за две минуты и сорок секунд!

Олдридж оживленно встрепенулся, как и рассчитывала Николь.

— Две минуты сорок секунд? — Ник поднял голову, в глазах его светилось торжество. — Это же на шесть секунд меньше, чем у прошлогоднего победителя!

— Да. И Дастин сказал то же самое.

— Черт меня побери, если ты не выиграешь дерби! — вскричал Ник. — Я знал, я чувствовал это! Я горжусь тобой, Проказница.

— Спасибо, папа. — Николь выдержала взгляд отца. — Но это твоя заслуга. Если я когда-нибудь лишусь твоей поддержки, я просто не буду знать, что делать.

Темная бровь выгнулась дугой.

— Ты ведь считаешь себя очень хитрой, не так ли? Хочешь обвести меня вокруг пальца, как своего упрямого жеребца?

— У меня нет такого намерения. Если не считать лошадей, я в жизни своей никого не обвела вокруг пальца. У меня на это ума не хватит. Мне просто очень хотелось поделиться с тобой этой новостью. К тому же это был отличный повод заставить тебя заговорить, хоть ты гораздо упрямее Кингсли. Накричи на меня, если хочешь, но не воздвигай между нами стену. Я этого не вынесу.

— Накричать! Видали? Если бы все было так просто… — Ник вздохнул. — Когда тебе было три годика и ты играла рядом с лошадьми, я сердился. Когда тебе было пять лет и ты без разрешения забралась на спину лошади, я кричал. Когда в десять лет ты просидела всю ночь в экипаже, надеясь сопровождать меня на скачки в Манчестер, я наказал тебя. Но сейчас тебе двадцать, Ники. Ты взрослая женщина. Я не имею права кричать на тебя. Но пойми, мне больно видеть, что моему ребенку грозит опасность, а я не имею возможности спасти тебя!

— Мне ничего не грозит, папа.

— Да что ты говоришь? Ты все сильнее увлекаешься человеком, для которого все это просто игра, развлечение, не больше. А ты готова заплатить за это слишком дорогую цену. Я имею в виду не только твою невинность, но также твои сердце и душу. Если ты посвятишь себя кому-нибудь, то целиком, без остатка. И дай Бог, чтобы этот кто-то оказался достойным человеком.

— Он достойный человек.

— Откуда такая уверенность?

Николь пристально посмотрела на отца, и вдруг в ее мозгу молнией вспыхнула догадка.

— Папа, ты сам не веришь, что Дастин дурной человек.

— Вера и уверенность — разные вещи, — отозвался Ник. — К тому же речь идет не обо мне, а о тебе, я спрашиваю, откуда у тебя такая уверенность, что маркиз Тайрхем именно тот человек, который тебе нужен?

Николь приготовилась ответить, надеясь от всей души, что отец поймет ее правильно.

— Ты сказал, что я похожа на маму в том, что касается сердечных дел. Что ж, ты абсолютно прав. Мама доверяла голосу сердца, который был для нее путеводной звездой. Эта звезда озаряла путь, на котором она встретила самого замечательного человека на земле — тебя. Я помню, она говорила, что ей достаточно было одного взгляда на тебя, чтобы понять: в тебе — ее счастье, ее жизнь. Папа, я почувствовала то же самое, когда встретила Дастина. Но мама не сомневалась в своем выборе, а я продолжаю сомневаться. И это уже не от мамы, это от тебя — практичность, рациональность, умение предвидеть возможные последствия. Но ни логика, ни благоразумие не в силах справиться с очевидным — я люблю Дастина Кингсли. Он хороший человек. Он должен быть таким, потому что это единственный мужчина, к которому я испытываю подобные чувства. Не знаю, как мне убедить тебя. Любовь — вот и все мои доказательства. Тебе хочется каких-то гарантий? Я не могу их предоставить. — Голос Николь задрожал, и она почувствовала, что сейчас расплачется. — Я люблю его, папа! Мое сердце отдано раз и навсегда. А что касается моей невинности, потерю которую ты уже успел оплакать, то она осталась при мне. Самое смешное, что тот самый человек, которому ты не доверяешь, ее и спас.

— Дело не только в… физической близости, — пробормотал Олдридж.