Обольстительница в бархате

Леони вспомнила, с какой скоростью он среагировал в Британском Институте, когда перехватил ее, не дав упасть. Из всех мужчин в мире ее похитил тот, у кого молниеносные рефлексы.

— Гони! — крикнул он кучеру. После этого Лисберн поднял окно больше чем наполовину. — Хорошенькое получится похищение, если ты сбежишь до его начала. — Он откинулся на спинку сиденья.

В этот час Сент-Джеймс-стрит была пустой, и кучер смог гнать коней во весь опор. Даже если бы ей удалось быстро опустить окно и выпрыгнуть наружу, она наверняка свернула бы себе шею.

Паника овладела ею. Но Леони не была самоубийцей.

Она села прямо и сложила руки на коленях. «Думай», — сказала себе. Все-таки она из рода Нуаро. И Делюси. Она обязательно выберется отсюда.

Но чтобы думать, нужно было успокоиться, а этого не удавалось. Леони попыталась подсчитать количество гостей на балу, соотношение мужчин к женщинам и процент дам, которые не были одеты в наряды от «Модного дома Нуаро». Не помогло. Она принялась разрабатывать план.

Тем временем карета миновала Пиккадилли и свернула к Квадранту. В голове у нее рождались планы, один за другим, и так же один за другим отвергались как невозможные и безумные. Она была в растерянности — в состоянии, которое ненавидела всей душой. Слезы навернулись на глаза, и от этого Леони по-настоящему разозлилась. Чем дальше они уезжают от Сент-Джеймс-стрит, тем труднее ей будет добираться до дома. У нее не было с собой денег, чтобы нанять другую карету. С каждой минутой обратная дорога становилась длиннее, а газовые фонари уже не могли разогнать уличную темноту. Но освещенная или нет, улица Риджентс-стрит была небезопасной для одинокой женщины в такой час.

Для обычной женщины — возможно, но только не для Леони Нуаро! Разве она не ходила в одиночестве по куда более опасным для здоровья кварталам в Париже и в других городах?

Но тогда Леони была ребенком, потом подростком, одетой так, чтобы не привлекать к себе внимания. В те дни она не одевалась роскошно и не носила драгоценности. Марселина настояла, чтобы она надела ее жемчуга. Жемчужина, которая сейчас прижималась к ее горлу, была просто огромна. Даже если она снимет драгоценности…

Дура! Никчемная дура! О том, чтобы идти пешком, одной, не могло быть и речи.

— Я тебя ненавижу.

— Пожалуйста, мадам, вы можете придумать что-нибудь получше.

— Ты мне отвратителен, — заявила она. — Меня от тебя тошнит. Вы — не джентльмен.

— Это мне больше нравится.

Леони ощутила собственную беспомощность. Ей захотелось спрятаться в его объятиях и разрыдаться. Но она была взрослой женщиной, у которой имелся собственный магазин, вероятно, самое успешное в Лондоне ателье по созданию женской одежды. И в жизни она видела столько, сколько ни одна из благородных леди не видела. И уже оказывалась в ситуациях тяжелее, чем эта.

Но она распадалась на части.

Гнев все больше охватывал ее. Она почему-то перешла на французский, чтобы гвоздить его словами. Обидные слова сами собой приходили на ум по-французски, но Леони не успела высказать ему все до конца, потому что карета остановилась перед виллой Лисберна в Риджентс-парк.

Он улыбнулся и протянул ей руку.

Что ей оставалось делать? Бежать? Как бы то ни было, трусихой она себя не считала. Он привез ее сюда, чтобы воспользоваться ее слабостью.

Ее слабостью к нему, конечно. Что означало, что в программе стоит соблазнение. Физическое и финансовое. Он покажет ей свой роскошный дом — один из нескольких! — и заставит ее понять, как нелепо она ведет себя, отказываясь выйти за него.

Все в мире сочтут ее странной. Или сумасшедшей.

Потому что никто не может понять ее.

Ладно! Пусть делает, что хочет. Она выжила в Париже во время эпидемии холеры. Выживет и сейчас.

Вздернув подбородок, Леони приняла его руку и позволила ему помочь ей выйти из кареты.

Оглядела фасад дома — современного дома, построенного не более десяти лет назад, прикинула она. Классический портик, а также строгие, элегантные линии здания вызывали ассоциации с греческими и римскими храмами. Именно такая резиденция больше всего подходила римскому богу.

Он тоже поднял глаза вверх.

— Его построил Бертон, как и множество других красивых зданий в Лондоне. Отец вложился в строительство. Он очень любил этот дом. Жаль, что так недолго пожил в нем.^[27]

Леони отметила незнакомую напряженную интонацию в его голосе и посмотрела на Лисберна. Но его лицо оставалось замкнутым.

Этому виной она?

Она действительно сделала ему больно?

Ее затопило чувство вины, ей стало стыдно за себя.

У нее имелись свои проблемы, которые принимали угрожающие размеры. Однако он не делал ей больно. Ни разу со времени их знакомства Лисберн не повел себя нелюбезно. Раздражал? Да. Но никогда не сделал ей ничего плохого.

Что с ней случилось, если она платит ему злом?

— Ты абсолютно-абсолютно уверен, что не хочешь засунуть меня в карету и отправить назад?