Оборотень

Турецкий вышел из кабинета Меркулова с тяжелым чувством. Итак, он ведет дело Ветлугиной. За что хвататься, с чего начать? Он по опыту знал, что такая растерянность часто наступает, когда берешься за новое дело, а тут еще эта правительственная комиссия… Навстречу Саше по коридору, приветливо здороваясь с сотрудниками, шагал не кто иной, как омоновский лидер майор Борис Германович Карелин.

Турецкий знал Бориса Карелина не первый год и видел его в самых разных видах: от цивильного костюма и простой формы до камуфляжа с бронежилетом и маской. И должен был признать, что вне зависимости от внешнего оформления тот выглядел одинаково грозно. Карающий меч правосудия. Причем высокопарное сие выражение подходило к Борису Германовичу на все сто процентов и без малейшей тени насмешки.

Карелин был примерно одних лет с Турецким, поменьше его ростом и издали выглядел — мужик как мужик, но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что плечищи-то у него будь здоров, и в любом, самом незначительном жесте таинственным образом сквозила страшная сила. Да еще и помноженная на незаурядное боевое умение. Саша в этом до некоторой степени понимал и потому не удивлялся ни эффектным силовым задержаниям, лично осуществленным Борисом Карелиным, ни тому, что на тренировках по рукопашному бою двухметровые подчиненные разлетались от невысокого майора, как тряпочные, и только успевали потирать ушибленные места да крякать от невольного восхищения.

— Здравствуй, Александр Борисович! — сказал Карелин и крепко, по-дружески пожал Турецкому руку.

— Здравия, Борис Германович, — отозвался Турецкий. И улыбнулся: — Тебе, случаем, не икалось? А то мы тут тебя вспоминали…

11.00

Тамара Сергеевна Кандаурова, бывший старший кассир касс предварительной продажи билетов Рижского вокзала, сидела перед стареньким «Рекордом» у себя в однокомнатной квартире. С экрана на нее смотрело обведенное траурной рамкой лицо Алены Ветлугиной. Время от времени внизу возникала бегущая строка: «Если вы располагаете сведениями, которые могут помочь следствию, звоните по телефону…»

Тамара Сергеевна вздохнула и пошла на кухню ставить чайник. В этот момент за стеной послышался голос соседки — Татьяны Мальчевской, которая, как это частенько случалось в последнее время, ругалась с мужем. Отчетливо слышались слова:

— Какого черта! Подумаешь, событие! В Грозном вон, по сто человек в день убивали, мирных жителей! И ни одна сволочь ни слова не сказала. А тут одну шлюху кокнули — и всенародный траур! Туда ей и дорога, твоей возлюбленной!

Кирилл что-то отвечал, но Тамара Сергеевна не разобрала слов — в отличие от своей супруги он говорил вполголоса. Тамаре Сергеевне стало горько. Она, как и тысячи советских людей, воспринимала гибель Алены как личное горе. А эта «буржуйка» радуется.

Она вообще недолюбливала Татьяну, за то что та была «гордячкой» и «буржуйкой» (более точных выражений Тамара Сергеевна не умела подобрать). И действительно, встречаясь на лестнице, в лифте, на собрании кооператива со своими соседями, которые в большинстве своем были простыми работниками железной дороги, та никогда не упускала случая показать, что она журналист, интеллигентная женщина и несоизмеримо выше остальных по своему культурному и образовательному уровню. И хотя в газете «Гудок» действительно частенько появлялись заметки за подписью «Т. Мальчевская», соседи по дому ее не любили и вовсе не трепетали от восторга, когда она, высоко подняв голову, проходила по двору.

Муж ее, Кирилл, напротив, был в общении человеком простым, хотя его-то помимо «Гудка» печатали и в «Литературной газете», и в «Московских новостях». В доме знали их обоих, и многие мужики не могли понять, чего он так носится с этой стервой. Тамара Сергеевна придерживалась того же мнения.

Еще раз неодобрительно качнув головой, пенсионерка налила чаю, положила три ложки сахару и стала задумчиво размешивать его, позвякивая ложкой. И тут ей в голову пришла мысль, вернее, не пришла, а ударила молнией. Оставив чашку на столе, Тамара Сергеевна торопливо прошла в комнату и кинулась искать ручку. Перерывала ящики буфета, сумочку, карманы. В последнее время писать ей совсем не приходилось, разве что заполнять квитанции об оплате за квартиру, свет и телефон. Наконец удалось найти огрызок карандаша. Тамара Сергеевна взяла газету и, когда по экрану снова поползли слова: «Если вы располагаете…», стала поспешно записывать указанный номер телефона. Она разволновалась и, опасаясь, как бы не вышло ошибки в цифрах, на всякий случай перепроверила номер, когда он вновь появился на экране. Память кассира ее не подвела — цифры, да и многое другое Тамара Сергеевна прекрасно запоминала до сих пор, хотя дело уже шло к семидесяти.