Оборотень

Наступила долгая пауза. Он продолжал светить на себя, ожидал. И вот человек в углу пошевелился, вздохнул глубоко. И тихо, тоненько, словно ребёнок, произнёс:

— Гриня…

Они вышли на крыльцо, и, прежде чем плотно прикрыть дверь, Игорь быстро обвёл фонариком пустую комнату. У стенки лежала грязная дерюга — спальное место, стоял ржавый чайник, сковорода без ручки. Посередине — выжженный в деревянном полу круг и грубое подобие вертела, что ли? «Здесь же и готовил себе, что-то жарил, варил…» — с жалостью подумал Игорь. Его новый знакомый шёл рядом, настороженно втянув голову в плечи. Игорь побаивался, что тот в любой момент рванёт в сторону, убежит. И чтобы не спугнуть, не прикасался к нему, не разглядывал, а только рассказывал весёлую историю о том, как в прошлом году работал уборщиком на ипподромовских конюшнях, вникал исподтишка в тонкости жокейского бизнеса.

Своего молчаливого собеседника Игорь разглядел только у себя дома, на кухне, отпаивая его чаем. И порадовался: классический тип боязливого и безобидного бродяжки. Да и вид ребёнка-переростка: худенький, невысокий, волосы хоть и грязны, но видно, что вьются белокурыми колечками, глаза светлы до прозрачности. Но взгляд не поймаешь — ускользает. Понятно, боится ещё.

Игорь прикинул: хоть и молодо выглядит Гриня, но по возрасту он всё же, скорее, ровесник ему. Похож на деревенского жителя. Должно быть, приехал когда-то в большой город из села — работать, мир посмотреть. Да по наивности попал в какую-то передрягу, растерялся, потерялся, опустился… Впрочем, сам всё расскажет — Игорь надеялся на это. А пока отправил гостя в ванную, мыться. Выдал ему полотенце, мочалку, мыло, шампунь, свои трусы, майку, спортивный костюм и шлёпанцы. Минут сорок в ванной лилась вода. Игорь даже удивился: «Однако у парня есть вкус к водным процедурам! Откуда бы?» И когда Гриня появился на пороге, розовый, с гладко причёсанными волосами, благоухающий лосьоном — «Сам нашёл на полке!» — он уже не показался хозяину дремучей деревенщиной. Взгляд его был всё так же застенчив и ускользающ, но фигура в блестящем «Адидасе» — гибкой и даже грациозной.

«Э-э, нет, — подкорректировал сам себя Игорь. — Он отнюдь не деревенщина. Ну что ж, это даже интереснее…»

— Ложитесь спать, — сказал он гостю, — отдыхайте. А завтра… или в другие дни расскажите мне о себе, что захотите. И если захотите.

В комнате он уже раздвинул кресло, накрыл простынёю, положил подушку. Протянул гостю плед. И когда выходил из комнаты, Гриня в след ему своим детским голоском произнёс:

— Спасибочки вам… Я ведь к семейному дому не привычный. С раннего детства сирота…

ГРИНЯ

Гриня не солгал. Он и вправду был сиротою с пяти лет. Его родители сгорели при пожаре. После бабушка много раз рассказывала ему об этом, но Гриня кое-что и сам помнил. Огромный красивый дом у реки, лодку с парусом, беседку в саду, гамак между деревьями… И женщину — босая загорелая нога, свисающая через плетеный край гамака, обнажённое плечо. Грудь, весёлый смех: «Иди сюда, малыш!..»

Отец его, если говорить по-современному, был большим профсоюзным боссом. То есть, заправлял организацией, куда входили профсоюзы всех крупных и мелких предприятий столицы союзной республики, некоторых научных институтов. Считался одним из «отцов» города. Мафия того времени, семидесятых годов. Он был высок, мощен, хотя и слегка грузноват. И не стар, но всё же мать Грини была значительно моложе мужа.

Бабушка часто, сердясь, говорила Грине:

— И в кого ты такой шибздик мелкорослый удался? Что отец, что мать твои были — загляденье, порода! Ох, небось Людка подгуляла с кем-то мимоходом? Точно, подгуляла! С неё сталось бы — такая шлёндра была…

И смеялась, довольная. Бабушка не приходилась Грине настоящей родственницей. В доме у его родителей она занимала особое положение — вроде распорядительницы хозяйством, да за ним, малышом, присматривала. Когда случилось несчастье, забрала Гриню себе, оформила опекунство.

В то роковое лето семья жила на ведомственной даче, в закрытом посёлке для таких же шикарных дач большого начальства. Отдыхали, как говорил отец, «по-простому». Он ездил на рыбалку, несколько раз брал с собой сынишку. Правда, ездили рыбачить на своей яхте — при ветре под парусом, в безветрие на моторе. Зато с мамой и в самом деле просто ходили в лес — по грибы, а на склонах холмов собирали ягоды. Гриня помнит, как он ложился в густую траву на живот, поднимал руками спутанные пучки, а там, как под ковром, россыпью краснели крупные ягодки… Они ложились с мамой в эту жаркую траву и смотрели на облака, похожие то на зверей, то на корабли… Он так любил лежать, прижимаясь к маминому телу. Ей это тоже нравилось, наверное, потому она и позвала его тогда…