Оборотень

После первого же удара кровь брызнула ему на темные очки с напором и яростью плевка, но он продолжал ее колотить, прижимая к земле коленями, одной рукой вцепившись ей в горло, в другой сжимая камень. Продолжал колотить, пока она не пропала в красном тумане, за плотным покрывалом из капель, застлавшим стекла очков, и даже тогда он продолжал колотить наобум, ориентируясь на хлюпающий звук, с которым острый камень опускался по прямой линии, все чаще и чаще.

Он прекратил лишь тогда, когда руки отяжелели и движения замедлились, когда болезненная судорога свела мышцы от самого плеча; тогда он откинулся назад, сел, опершись обо что-то спиной, и стал брезгливо пинать ногами мертвое тело, отталкивать его от себя. Вытер очки тыльной стороной руки, и туман, состоящий из капель, превратился в густую красную полосу, совершенно непроницаемую: так случается, когда «дворники» работают всухую, размазывая грязь по ветровому стеклу.

Он не представлял, где находится, к чему прислонился, на чем сидит. Так он чувствовал себя, когда ребенком внезапно просыпался среди ночи и оказывался в кромешной тьме, без каких-либо ориентиров, с тоскливым страхом осознавая, что все вокруг: тумбочка, подушка, лампа, изголовье кровати – сместилось, перемешалось и теперь уже не найти, где верх, где низ.

А кто она была такая, эта девушка, которой он только что проломил череп, уже вылетело из памяти.

– Нет, нет, нет, нет, Ромео, нет… Ничего-то у вас нету, никаких оснований.

Не следовало останавливать его во дворе. Не следовало бежать за ним по лестнице и окликать в тот самый момент, когда он собирался сесть в машину вместе с охраной. Следовало засесть в приемной и там дождаться Ландзарини, тем более что тот должен был вернуться через десять минут, самое большее через четверть часа, сказала секретарша. Но я горю от нетерпения, я бегу за ним по коридору суда, нагоняю во дворе, и все идет прахом. И ведь знал же я, что после инфаркта заместитель прокурора Ландзарини стал ценить покой и терпеть не может решать дела наскоком.

– У нас есть имя, фамилия и адрес, даже размер брюк и отпечаток зубов!

– Да, да, да, Ромео… На словах все выглядит гладко, очень гладко. Но если покопаться, что останется? Рассказ коллеги, которому какой-то бродяга, к тому же нелегальный иммигрант, поведал, будто бы разглядел номерной знак…

Перебивать его было ошибкой, но я уже закусил удила.

– Однако если сопоставить эти сведения с теми, что накопились в других аналогичных делах…

– Вот-вот-вот, Ромео… Об этом забудьте. Нет никаких аналогичных дел. Я вам уже высказывал свое мнение об этой вашей теории серийного убийцы. Вдумайтесь, вникните! Мы живем в Италии, не в Америке. Мы таких называем монстрами, нелюдями, у нас это мальчишки, которые кидают камни на автостраду, или, например, калабрийцы, которые убили девочку, изгоняя из нее беса, потому что сочли ее одержимой… Какие уж тут серийные убийцы. Да еще в Модене, в Эмилии! Послушайте, Ромео: самый жуткий маньяк-убийца, какого вы сможете здесь найти, это мясник, забивающий кошек, чтобы делать начинку для пирожков.

Заместитель прокурора смеется, смеется и начальник охраны, который уже сел в машину и берет у Ландзарини портфель.

У меня дрожат руки, я засовываю их в карманы и сжимаю кулаки так крепко, что ногти вонзаются в ладони.

– И все-таки кто он, этот ваш монстр-маньяк?

– Марио Веласко, инженер.

Ландзарини качает головой: