Оборотень (СИ)

Он расточал похвалы красоте и грации королевы Марии-Беатриче и насмехался над этою «высохшею Орлеанскою палкою», как он называл человека, в котором видели все свои надежды протестанты; он не стеснялся даже заявлять, что папство, как религия, более подходит благовоспитанному джентльмену, чем вера Вигов, с ее томительной скукой и нытьем. Никто не мог сказать, насколько все это высказывалось серьезно или просто говорилось ради одного противоречия, особенно направленного против его отца, бывшего в постоянном раздражении на сына, с которым он не в силах был справиться.

В самом разгаре негодования, возбужденного между местными судьями по поводу незаконного изгнания их лорда-лейтенанта графа Гейнсборо и замены его молодым герцогом Бервиком, Перегрин стал расхваливать этого юношу, которого он видел несколько раз. Когда никто из местных дворян не поехал с визитом к нежеланному пришельцу, при его вступлении в должность Портсмутского губернатора, только один Перегрин был у него и обедал с ним. Трудно было описать гнев и стыд, испытываемые майором, из-за общения его сына с человеком, которого, по его происхождению и религии, он считал исчадием самого ада. Но Перегрин преспокойно отвечал ему, что он видел не много протестантов, которые бы могли сравниться с герцогом Бервиком.

Весна 1688 г. была беспокойным временем. Как громовой удар разразилось над священниками государственной церкви повеление о прочтении с церковных кафедр Королевской декларации об индульгенции. Англиканская церковь была спокойна только в течение двадцати восьми лет, теперь, при таком неконституционном захвате прерогативы, она отдалась на жертву католикам и, с другой стороны, – диссентерам; хотя последние и сознавали, что индульгенция была только замаскированным наступлением Рима, и потому она не возбуждала их сочувствия. Все равно, как говорил м-р Горнкастль, им предстояло быть следующими жертвами, и он так же твердо решился, как и д-р Вудфорд, не читать индульгенции в своей церкви; для последнего, конечно, закрывалась при этом всякая дорога к повышению.

Везде на расхват читались письма с известиями.

Стоявший во главе епархии епископ Мю не принимал участия в петиции, поданной королю другими; но арест престарелого Кена, оставившего такую хорошую память между жителями Гампшира, когда он еще был каноником Винчестера, еще свежие воспоминания о так называемых кровавых ассизах Джеффриса, о казни Алисы Лапль – все это сильно возбуждало умы.

В это время пришло известие, что у короля родился сын, тотчас же окрещенный по католическому обряду, чем Яков II предполагал окончательно закрепить оковы, наложенные на страну Римом, отстраняя в то же время от права на престол свою старшую сестру. Верные церкви люди, подобные Арчфильдам, все еще не теряли надежды, припоминая, сколько уже умерло младенцев в королевском семействе; но в Оквуде майор и его капеллан покачивали головами и толковали о грехах, к великому негодованию Перегрина, утверждавшего, что королева – ангел и что Виги только подозревают других в своих же собственных хитростях.

Майор был вне себя, и дело дошло почти до открытой вражды между ним и его сыном; однако Перегрин все еще продолжал жить дома, и ходили упорные слухи, что с наступлением его совершеннолетия и с окончанием срока траура по его брату, он будет обвенчан с м-рис Мартой Броунинг и станет жить особым домом в Эмсворте.

При таких обстоятельствах д-р Вудфорд с немалым удовольствием сказал своей племяннице:

– Дитя мое, получено прекрасное для тебя предложение. Леди Гассель, которую ты знаешь, возвратилась в Страттон; она слышала о тебе у леди Майлдмей. Ее старшая дочь только что вышла замуж и ей нужна компаньонка для второй; ей рассказывали, что ты говоришь по-французски и итальянски и вообще, что ты хорошо образована. Тебе, кажется, не особенно нравится это предложение?

– Но, сэр, если я поступлю в такое семейство, это не повредит вашим шансам на повышение при дворе?

– Не думай об этом, дитя мое.

– Кроме того, так как уже было письмо от леди Огльторп, пожалуй, будет не совсем удобно взять другое место до получения ее вторичного извещения.

– Ты думаешь так, Анна. Но дом леди Россель будет для тебя безопаснее придворной жизни.

Анна знала это, но ее подавляло воспоминание об осиротелом доме. Там будет, пожалуй, так же скучно, как в Оквуде, тогда как при дворе ее, может быть, ожидает повышение.

Но она только сказала:

– Моя мать желала, чтобы я обратилась к леди Огльторп.

– Это правда, дитя мое. Но мне думается, что если бы при ней пришло приглашение от леди Россель, то она с радостью бы приняла его.

То же самое говорил тайный голос и в душе самой девушки, но она не послушалась его.

– Может быть, сэр, – сказала она, – если бы уже не было другого предложения. Это семья Вигов, кажется?

– Такая семья лучше, чем паписты, – отвечал доктор. – Мне говорят, что леди Россель совсем святая. Следует ли сказать правду?

Анна вспомнила при этом об Оквуде, и идея святой не показалась ей привлекательной.

– Как скоро нужно послать ответ? – спросила она.