Оборотень XXI века

Плохой день не закончился в полночь. Ненормальность стала нормальностью и с этим придется жить. Конечно, лучше было бы поспать, но я стопудово не засну. Сейчас сделаю себе тазик кофе и поеду.

И тут привратник доложил, что в дверь колотятся. Я вывел на экран то, что показывает камера наружного наблюдения. Опять это чертова Нина, мое персональное проклятие, мой толстозадый суккуб. Подключился к интеркому.

– Ну, что вам в аду не сидится?

– Белкинс, опасность, быстро из дома!

Не знаю почему, но я ей поверил. Вышел из дома и сделал двадцать шагов – точнее, вдвое больше, так как Нина с мощностью в пару лошадиных сил тащила меня за руку. А по моему дому проползла, многократно закрутившись, толстая огненная змея. Она выбила все окна, разнесла перекрытия, пробила стены. Раз и от дома остался горящий остов. А Нина вроде прикрыла меня от летящих осколков своим плащом, хотя взрывной волной нас прилично швырнуло, и моя голова на какое-то время даже застряла у нее между ног.

4. Шпильман

Пять минут назад я не знал, что такое по-настоящему плохой день. Теперь знаю. Что делают люди, когда их привычный мир взрывается? Дело не в том, насколько дорогой и обширной была моя недвижимость. Я мог бы обойтись в десять раз меньшей жилплощадью. Из бесчисленных квадратных метров особняка мне, в принципе, хватало только тех, где располагались унитаз, душ, чайник, койка и любимый стул из старой квартиры. Я никогда никого не приглашал в свой дом, чтобы не слышать завистливое: «Вау! Круто у тебя, чувак. Стена-аквариум, в которой плавают рыбки-бабочки – обалдеть. Окна переменной прозрачности – я торчу. Пол-ковёр, то мягкий, то твердый – описаться можно». Я не давал заданий кухне-автомату на приготовление фондю и фуа-гра, заказывая доставку пиццы с помощью дрона. Но это был мой мирок. И вот он лопнул, как стакан, едва не забрав меня с собой. И меня сейчас било то крупной, то мелкой дрожью, словно распрямлялись сотни ранее сжатых пружинок.

– Да ладно тебе, – утешала меня Нина, прижимая мою щеку к своему, честно говоря, утешительно мягкому бюсту; раньше от меня всегда требовали за это предварительно заплатить. – Сам же говорил, что имущество – не главное. Опять наживешь. Главное, что тебя хотели грохнуть, но не смогли. Это камикадзе-дрон сработал, я его засекла на подлёте. Едва ты выскочил, он пробил окно, распылил аэрозоль и устроил объемный взрыв. Если бы ты остался там, сто пудов, кранты.

– Послушайте, ничего такого не было, пока вы не нарисовались в моей жизни, – я оторвал себя от её мягких мест. – Только с вашим появлением на сцене и моя машина, и мой дом стали не главными. И кто вы, засекающая дроны, на самом деле? Не пора сказать? Из разведки восточной империи? Или что-то похуже?

– Как ты убедился, Белкинс, тебя всерьёз собрались грохнуть. Я представляю тех, кто этого не хочет.

И лицо у неё, как у сводни, которая намекает, что у неё есть наилучшая невеста для «ваших денег».

– Понятно, вы представляете какую-то контору на небе, третье облачко слева, которое посылает кое-кому на земле весточку, что он прожил свою жизнь зря, расходуя её на какую-то хрень. Ладно, поехали в одно место. В самом деле, пора поговорить с супер-дупер-программистом.

– Вместе мы не поедем, – неожиданно отрезала Нина. – Я переключу внимание супостатов на себя. А ты, прогоревший миллионер, сейчас шуруешь к тому обсаженному розочками коттеджу, огибаешь его, и далее, к югу, на магистраль. Там маши купюрой, и точно кто-то остановится.

Она дала мне сотенку, которую наверняка позаимствовала из моего кошелька.

И я припустил, долго уговаривать не пришлось, привык её слушаться, что ли. Разок обернувшись, увидел, что Нина сдергивает с шеи нитку крупных бус и одним ловким движением забрасывает их в воздух. Не бусы это, а постановщик оптических и тепловых помех. Минут пять они будут меня прикрывать. Дронам-разведчикам и дронам-охотникам будет казаться, что я в количестве десяти штук разбегаюсь в разные стороны, а затем расплываюсь в бесформенные пятна. Что же эта Нина за существо такое, думал я, не забывая бежать. Этот вопрос занимал меня не меньше, чем загадочное желание неких темных сил вычеркнуть мое имя из списков живущих.

Крупной купюрой быстро приманил какого-то бомбилу, который всю дорогу раскаивался в своей жадности и посматривал на мою прожженную пижаму с ужасом, ожидая, что я со смехом перережу ему глотку.