Оборотная сторона полуночи

Ноэль перевела взгляд с него на комнату. Там царил полнейший развал. Создавалось впечатление, что по квартире пронесся ураган. Все ящики в столах были выдвинуты, их содержимое выброшено на пол. Кто-то перерыл шкафы, перевернул лампу и свалил небольшой столик. Она заметила, что одна из его ножек сломана.

– Что случилось? – спросила Ноэль.

– Здесь побывало гестапо. Боже мой, Ноэль, что ты там натворила?

– Ничего.

– Тогда почему они это сделали?

Ноэль принялась ходить по комнате, ставя на место мебель и о чем-то напряженно думая. Готье схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.

– Я хочу знать, в чем дело!

Ноэль глубоко вздохнула.

– Хорошо.

Она рассказала ему о встрече с Исраэлем Кацем, скрыв лишь его имя и умолчав о последующем разговоре с полковником Мюллером.

– Я не знаю, правда ли, что мой друг и человек по кличке Таракан одно и то же лицо, но это не исключено.

Пораженный Готье опустился на стул.

– Боже мой! – воскликнул он. – Мне плевать, кто он! Но я не хочу, чтобы ты якшалась с ним. Ведь из-за него мы с тобой можем погибнуть! Я ненавижу немцев не меньше тебя... – Готье вдруг осекся, не будучи уверенным, что Ноэль ненавидит их. Затем продолжил свою мысль: – Дорогая, до тех пор пока здесь распоряжаются немцы, мы должны подчиняться им. Ни ты, ни я не можем себе позволить угодить в гестапо. Как, ты говоришь, имя и фамилия этого еврея?

– Я их тебе не называла.

Готье взглянул на нее:

– Он был твоим любовником?

– Нет, Арман.

– Он для тебя что-нибудь значит?

– Нет.

– Ну и ладно. – Готье отлегло от сердца. – Думаю, нам не о чем волноваться. Они не могут обвинять тебя в чем-то серьезном за одну-единственную и случайную встречу с этим человеком. Если ты больше не будешь видеться с ним, они обо всем забудут.

– Конечно, забудут, – согласилась Ноэль.

Отправляясь на следующий вечер в театр, Ноэль обнаружила, что за ней по пятам идут два гестаповца.

* * *

Начиная с того дня, куда бы Ноэль ни отправлялась, за ней неизменно был «хвост». Сначала это ей только казалось. Просто возникало предчувствие, что за ней кто-то наблюдает. Тогда Ноэль оборачивалась и замечала в толпе неприятного типа с немецкой внешностью в штатском, который как будто бы не обращал на нее внимания. Через некоторое время у нее вновь закрадывалось подозрение, что за ней следят. Теперь уже появлялся другой субъект, похожий на немца, но гораздо моложе первого. Каждый раз рядом с ней оказывался новый шпик. Несмотря на то что все они носили штатскую одежду, отличить их не представляло большого труда. На лице у них было написано безграничное презрение к французам, чувство собственного превосходства и крайняя жестокость – безошибочные признаки принадлежности к гестапо.

Ноэль не стала рассказывать об этом Готье, поскольку считала, что не стоит еще больше беспокоить его. Обыск, произведенный гестаповцами в его квартире, сильно подействовал ему на нервы. Готье постоянно твердил, что при желании немцы могут поставить крест на их карьере, и Ноэль признавала его правоту. Достаточно было почитать газеты, чтобы убедиться, что немцы не знают жалости к врагам. Несколько раз звонил генерал Шайдер и просил передать об этом Ноэль, но она не обращала внимания на его домогательства. Разумеется, актриса не хотела ссориться с немцами, но и дружить с ними тоже не собиралась. Ноэль решила вести себя с ними, как Швейцария, – соблюдать нейтралитет. Пусть исраэли кацы всего мира сами заботятся о себе. Правда, Ноэль все-таки слегка интересовало, в чем же состояла просьба Каца, но она не имела ни малейшего желания связываться с ним.

Через две недели после того, как Ноэль виделась с Исраэлем Кацем, газеты поместили на первой полосе сообщение о том, что гестапо удалось поймать группу саботажников, действовавших под руководством Таракана. Ноэль прочитала в прессе все заметки по этому поводу, но ни в одной из них не говорилось о поимке самого Таракана. Она вспомнила выражение лица Каца, когда немцы стали окружать его в бистро, и поняла, что живым он им не дастся. «Конечно, – подумала Ноэль, – все это может оказаться лишь моей фантазией. Вполне вероятно, что он просто безобидный плотник, которым представился мне». Да, но если это так, почему им серьезно интересуется гестапо? Действительно ли он Таракан? Поймали его или нет? Ноэль подошла к окну своей квартиры, выходившему на авеню Мартиньи. На улице под фонарем стояли двое шпиков в плащах и ждали. Чего? Ноэль вдруг встревожилась. Подобно Готье, ею овладело беспокойство, однако тут же сменившееся злостью. Ей пришли на память слова полковника Мюллера: «Вам надо бояться меня». Это был вызов. Ноэль чувствовала, что Исраэль Кац еще даст о себе знать.

* * *

Он дал о себе знать самым неожиданным образом – через ее консьержа, крохотного человечка старше семидесяти лет со слезящимися глазами и сморщенным, высохшим лицом. У него выпали все нижние зубы, и, когда он говорил, его трудно было понять. Ноэль вызвала лифт, и консьерж уже ждал ее в кабине. Они спускались вниз вместе, и до остановки лифта он успел пробормотать ей: