«Оборотни» из военной разведки

Кругом — очевидцы апокалипсического действа и волнующие рассказы, рассказы, рассказы, слезы, слезы, слезы.

— Власть, допустившая такую кровь, — преступница по всем статьям, — говорила молодая женщина. — Некоторые победители призывают к мщению. Но кому мстить? Ещё не похороненным, лежащим в скверах у Белого дома, гробам, обугленным трупам на этажах парламента, оставшимся сиротам? Кому? Общество расколото. Создаётся впечатление, что власть не знает, как вывести страну из тупика.

И словно уловив всю глубину мыслей последних слов женщины, Николай продолжил про себя её развитие: «Не знают правители выхода, — это так, поэтому, нервничая, делают ошибки и преступления. Они генераторы всяких бед. Я не доверяю президенту, ищущему везде врагов. Ему всегда кто-то мешал. Вчера мешала Компартия, Советы, а сегодня помешал парламент. Что дальше, вновь поиски скрытых врагов? Избави Бог нас от таких поводырей. Сегодня нам нужно спокойствие и взвешенность, а не преследование инакомыслящих и азартная мстительность. В доме, который нам строят нынешние либералы, неуютно и страшно будет жить.

Все политики выступают от имени народа, но перед тем же народом никогда не отчитывались, — ни цари, ни генсеки, ни президенты — и так вниз по вертикали.

То, что произошло — преступление! Общество потеряло Конституцию. Её просто растоптали и расстреляли. Мы стали жить вне поля Закона, не по праву Закона, а по закону права сильного…»

За всё время октябрьского безумия Стороженко спал мало, осунулся из-за переживаний и странствий по взбудораженной Москве. Он словно растворился в событиях. Вечерами, когда становилось не по себе от лжи «говорящих голов» с телеэкрана по поводу недавних событий, Николай включал диктофон, с которым он ходил к Белому дому, и слушал записи исповедей простых граждан. Они, только они, отражали правду происшедшего.

В разное время двухнедельного спора блики законности и юридической правоты отсвечивались на лицах той и другой стороны, но дальнейшие действия ветвей власти грешили то большей гордыней, то великим испугом. Стороны искали своих врагов среди своих, сначала по принципу «кто не с нами, тот против нас», а затем — «если враг не сдаётся, его уничтожают». В общем, Россия стояла на пороге гражданской войны.

В черные дни октября 1993 года правители были слепы и глухи, они стояли по разные стороны баррикад на своей родной земле. Поэтому в тот миг Стороженко отчетливо вспомнил слова:

Что там и здесь между рядами
Звучит один и тот же глас:
«Кто не за нас — тот против нас!
Нет безразличных: правда — с нами!»
А я стою один меж них
В ревущем пламени и дыме
И всеми силами своими
Молюсь за тех и за других.

Так мог сказать только Максимилиан Волошин.

Мы все обманулись, нас всех обманули. Конституции нет. Парламент разгромлен. Оппозиция притихла. Демократы хотят сильной руки. Нет, такая рука сейчас не поможет обществу. Нынче нужна — умная голова!

Война и бойня

Война есть процесс, который разоряет тех, кто выигрывает его.

П. Буаст

Начало грозненской трагедии в Чечне Стороженко воспринял как конец ельцинизма, считая бесшабашность решения «всенародно избранного» президента миной замедленного действия, заложенной под основы российской государственности.

«Режим, — рассуждал Николай, — обожжется на этой авантюре. Власть и бизнес сошлись в одном — война выгодна для собственных карманов. Эта война планировалась. Недаром Кремль дал добро на оставление в Чечне 50 % оружия гарнизонов бывшей Советской Армии. А в республике его было много, очень много. Не парадокс ли?!»

Стороженко рассуждал часто абстрактно, однако конкретность и эмоциональный окрас раздумий появились лишь тогда, когда его сын — солдат-«срочник» был направлен в Чечню. У отца была возможность оставить его в Москве, пристроить в какой-нибудь местный гарнизон, вплоть до Кремлевского полка, но сын сразу же отверг малейшую возможность осуществления подобного.

— Я хочу служить и жить так, как все простые парни, — сказал он отцу.

Спустя только несколько месяцев после призыва Николай узнал, что сын воюет в Чечне. Защемило на душе, заныло под грудиной. Пропал сон, всё чаще «ночи мучительная повесть» диктовалась бессонницей. Появились черные раздумья и понимание того, что пуля-дура в любую минуту может оборвать жизнь сыну. Он гордился поведением всегда немногословного парня, заявившего командиру перед отправкой в Чечню, что если его оставят в гарнизоне мести плац, то он перестанет уважать себя. А когда решился вопрос отправки, то попросил офицера не сообщать об этом отцу.

Первую весточку от сына Стороженко получил спустя два месяца после ввода федеральных войск в дудаевскую Ичкерию. В письме он извинялся за столь длительное молчание и обещал писать в будущем почаще.