Оборотни в эполетах

Однако обстоятельства дела позволяют с уверенностью утверждать, что это было прямое убийство. По горячим следам смерть императорского флигель-адъютанта расследовал жандармский полковник Гофман. В своем докладе в Петербург он не только прямо писал, что Казарский был отравлен, но и указывал два места, где это могло произойти. Кстати, следствие проходило в лучших традициях итальянских фильмов о мафии: на свидетелей явно давил кто-то серьезный, они сначала откровенно путались в показаниях, а потом стали дружно от них отказываться вообще, утверждая, что Гофман «их не так понял».

Доклад Гофмана в Петербурге некими высокими инстанциями был признан «клеветническим». Однако, что интересно, сам Гофман ни малейшего взыскания, даже устного выговора, не получил, для него все обошлось: решение о «клеветническом» характере доклада выносили одни инстанции, а оценивали действия полковника совсем другие: сам Николай и жандармское руководство. А уж они-то, судя по всему, прекрасно знали истинное положение дел. Шеф корпуса жандармов Бенкендорф писал императору: «Казарский после обеда у Михайловой, выпивши чашку кофе, почувствовал в себе действие яда и обратился к штаб-лекарю Петрушевскому, который объяснил, что Казарский беспрестанно плевал и оттого образовались на полу черные пятна, которые три раза были смываемы, но остались черными (это позволяет заподозрить действие мышьяка. – А. Б.). Когда Казарский умер, то тело его было черно, как уголь, голова и грудь необыкновенным образом раздулись, лицо обвалилось, волосы на голове облезли, глаза лопнули, и ноги по ступни отвалились в гробу».

Не нужно быть медиком, чтобы сделать заключение: подобное состояние трупа совершенно не похоже на смерть в результате воспаления легких или «нервной горячки».

Вскоре после смерти Казарского николаевский купец первой гильдии Николаев, человек в городе богатый и влиятельный, старожил, отлично знавший местные дела, написал императору письмо, в котором утверждал, что смерть Казарского – убийство в результате заговора. Результат? Особым указом Сената письмо было названо «неуместным доносом», и купцу предписывалось «удерживаться впредь от подобных действий». А там внезапно умер и сам купец, как утверждали врачи, «от апоплексического удара».

Слухи о заговоре и отравлении кружили в Николаеве достаточно широко. И супруги Фаренниковы, с которыми Казарский там познакомился, словно форменные частные детективы, провели собственное расследование. Именно они были у постели Казарского перед его смертью. Именно им Казарский прошептал: «Мерзавцы меня отравили!»

(Есть показания денщика Казарского Борисова – что за несколько часов до смерти Казарский ему сказал: «Бог меня спасал в больших опасностях, а теперь убили вот где, неизвестно за что».)

За несколько дней Фаренниковы обнаружили немало интересного – в частности, получили все основания считать, что Казарский был кем-то предупрежден и о заговоре, и о том, что в ход будет пущен яд. Они установили, что в Николаеве Казарский, не найдя номера в гостинице, снял комнату у некоей немки, у нее и столовался – но всякий раз просил ее первой попробовать поданное кушанье. Совсем интересно… Фаренникова пишет: «Делая по приезде визиты кому следует, Казарский нигде ничего не ел и не пил, но в одном генеральском доме дочь хозяина поднесла ему чашку кофе (об этом же случае, используя какие-то свои источники, писал в докладе и Гофман. – А. Б.). Посчитав, видимо, неудобным отказать молодой девушке (а на этом, видимо, и строился весь расчет), Казарский выпил кофе. Спустя несколько минут он почувствовал себя очень плохо. Сразу же поняв, в чем дело, он поспешил домой и вызвал врача, у которого попросил противоядия. Мучимый страшными болями, кричал: „Доктор, спасайте, я отравлен!“ Однако врач, тоже, скорее всего, вовлеченный в заговор, никакого противоядия не дал, а посадил в горячую ванну. Из ванны его вынули уже полумертвым. Остальное известно…»

«Остальное», то есть состояние трупа, супруги уже видели своими глазами: «Голова, лицо распухли до невозможности, почернели, как уголь; руки распухли, почернели аксельбанты, эполеты, все почернело… когда стали класть в гроб, волосы упали на подушку».

Достоверности этим воспоминаниям придает то, что, в отличие от купца Николаева, супруги Фаренниковы ни в какие инстанции о том, что им стало известно, не написали, все это так и осталось в их личных бумагах, найденных много времени спустя после событий. Возможно, именно благодаря этому они прожили еще долго, так и не став жертвами ни апоплексического удара, ни иной внезапной хвори…

Можно, конечно, признать все эти доклады и воспоминания очередным проявлением «теории заговора», а смерть Казарского – естественной. Вот только уж слишком много известно случаев (и не обязательно в России), когда ревизор или следователь, расследовавший хищения на десятки миллионов, деятельность мафий, подобных грейговской, то внезапно выпадал из окна, то без всякой заботы о сохранении «приличий» получал автоматную очередь в спину. Вполне реальные жизненные ситуации.