Оборотный город. Трилогия

— О, неужели сам Илья Иловайский вернулся? Радость-то какая! — Из-за грубого, засаленного прилавка, отложив топор и чью-то волосатую голень, встала огромная туша мясника. — Скока за него хотите, упырче?

— Мы по делу, Павлуша, — сухо откликнулись Моня и Шлёма.

— Даром, что ли?! Воистину, mirabilis[4], да и только!

— Даром — Машку за амбаром, и то — нездорово, так как Машка корова! — Процитировав один из перлов моего денщика, я выхватил пистолет и навёл дуло ровненько между свинячьих глаз лавочника. — Здороваться не буду, не за этим пришёл, а вот палец на курке так и чешется!

— Ты чего, человече?

— Чего? Я же обещал, что встретимся!

— Гаси его, казачок, чё зря болтать-то? — деловито сплюнув, посоветовал Шлёма. — Уж больно рожа у него сытая, отожрал на спекуляциях, мясо по дешёвке отбирает, а простому народу потом в пельмени морковку подмешивает. С той кулинарии многих пучит, вон хоть Моню… Моня, скажи?

— Ты чё брешешь, зараза?! — всерьёз обиделся второй упырь, и, пока эти два умника выкатились разбираться на улицу, я сунул пистолет за пояс и продолжил допрос:

— Откуда мясо набираете, милейший, вплоть до мизинчика?

— А тебе-то что с того? Мои поставки, моя коммерческая тайна. — Павлуша начал медленно уходить за прилавок, я так же неспешно двинулся следом.

— Про чумчару с перегрызенным горлом, разумеется, слышали?

— Да кто ж не слышал?! Все наслышаны, город маленький, любые новости разносятся с газетной скоростью. — Мясник незаметно (как он думал) потянул к себе широкий нож, быстро пряча его за спину.

— А какую тяжесть тележка ваша выдерживает? Сколько в неё трупов навалить можно, особенно если надо что-то спрятать…

— Чтоб ты провалился, ищейка царская! — взревел гигант, открыто бросаясь на меня.

Я ждал этого, потому легко увернулся, ответно полоснув его по бедру кривым бебутом. Вопреки ожиданию, из раны полилась не кровь, а желтоватый жир…

— Значит, уже и своих обманываете? Честную торговлю побоку, настоящим зверем заделаться решили, думали, на вас управы нет?!

— Моё это дело, личное! Не твоё, сатрап! — пыхтел он, гоняясь за мной вокруг перепачканной кровью колоды для рубки мяса. Я не подпускал его близко, но, пару раз ныряя под руку, раскроил ему ещё колено и бок. Павлуша выл, но не отставал…

— Чумчару мне не жаль, а вот за паренька невинного да и за беса-охранника ответить, пожалуй, придётся!

— Все вы одинаковы, что на земле, что под землёй, продыхнуть не даёте! Моя она, моя, моя!

— А вот это была последняя капля. — Я подставил здоровяку подножку и, рывком прыгнув на шею, нацелил лезвие бебута прямо в жирное горло. — Ваша роковая ошибка в том, что Катеньку я никому тронуть не позволю! Если умеете молиться, то сейчас самое время!

— Ка… какую Катеньку? — еле слышно просипел мясник.

— Хозяйку вашу. Ту самую, которую вы сегодня у меня на глазах едва не загрызли, перекинувшись в гиену, — сквозь зубы пояснил я. Клинок дрогнул и…

— Чё-то мы подумали тут, зря ты его жмёшь, хорунжий, — на два голоса раздалось за моей спиной. — Павлуша, он, конечно, сволота культурная и гад, каких поискать, однако же перекидываться не умеет. Даже простую личину надеть и то не могёт…

— Но он мне сам во всём признался!

— Мы б тоже призналися при таком-то гуманном допросе, — честно откликнулся Моня, а Шлёма логично предложил:

— Давай я тут улики всякие поищу, а ты покуда его на прицеле держи. Рванётся за границу в бега — стреляй серебром в спину! Небось не промажешь…

Я встал, сунул бебут в ножны и навёл пистолет на всё ещё лежащего мясника. Тот, тихо рыча, бился лысой головой об пол…

Два дружка-кровососа бодренько обыскивали лавку, совали везде носы, подняли всё вверх дном, но ни одного отрезанного мизинца не обнаружили. Я давно притерпелся к запаху, в упор не видел, чьё мясо продаётся в лавке, и думал лишь об одном: пусть они найдут хоть что-то, что позволит мне пристрелить этого типа.

Было кристально ясно — пришить ему участие во всех вышеописанных преступлениях не удастся. Если даже упыри убеждены, что он не умеет перекидываться в зверя, то все обвинения трещат по швам. Одними подозрениями отца Григория ничего не докажешь, а Катю вряд ли обрадует, если я накажу невиновного. Тем паче что истинный злодей, уйдя от расправы, затаится, выждет время и нанесёт удар исподтишка…

— Есть! Нашёл! — неожиданно заорал Шлёма, копаясь в самом дальнем углу.

Павлуша взвыл и стал передо мной на колени:

— Нате, стреляйте! А тока моя она, делиться не буду и съесть не дам! Моя курочка-а-а…

Действительно, в руках упыря покачивалась плетёная клетка с самой обычной курицей, маленькой, тощей, полуоперившейся, фактически ещё цыплёнком. Я почувствовал, как едет ум за разум. И из-за этого столько шума, криков, бросаний на меня с ножом, безобразной драки… Из-за какой-то курицы?!