Оборотный город

Страшная свора ринулась на ходячие кости с восторженным рыком самоупоения! Несколько бесконечно долгих минут слышался только свист сабель, французские проклятия и хруст разгрызаемых позвонков. Потом две или три уцелевшие собаки, скуля, бросились под нашу защиту. Остальные заставили врага заплатить дорогой ценой.

Мы с отцом Григорием молча посмотрели друг на друга и подняли сабли…

— О пречудная и превысшая всех тварей Царице Богородице, Небеснаго Царя Христа Бога нашего Мати, Пресвятая Одигитрие Марие! Услыши ны грешныя и недостойныя, в час сей молящиеся и к Тебе со воздыханием и слезами пред пречистым образом Твоим припадающия, — громко раздалось над нашими головами. В окне, красивая и сосредоточенная, Катерина выразительно читала по бумажке незнакомую мне молитву, держа перед собой ту самую небольшую икону в серебряном окладе. Я не понимал, что происходит, потому что время остановилось. Скелеты замерли, кто как шёл, не в состоянии двинуться с места. Весь двор обволакивала неуловимая аура света, и на последней фразе: «Владычице, спасти нас и Царствия Небеснаго сподобити, да о спасении Тобою славим Тя!» — серебро вспыхнуло так ярко, что я едва не ослеп. А когда кое-как протёр глаза, французов уже не было. На их месте громоздилась куча серого пепла, из которой торчали рукояти старых сабель и остатки проржавевших киверов войны 1812 года.

— Мы что, пабэдили, э? — тихо спросил отец Григорий, я неуверенно пожал плечами.

— Сильная вещь! — удовлетворённо заявила Катенька, отирая ладонью пот со лба. — Неудивительно, что за ней была такая гонка. Оставила бы себе, но думаю, наверху она нужнее. Иловайский, а ты про мою рыбку не забыл? Тогда доставай, не жмись…

* * *

Наверное, где-то через полчаса или час мы с Прохором попросили отпустить нас домой. Оборотный город был спасён, а там, наверху, наверняка оставшиеся недобитые части французской гвардии. Учитывая, что теперь мы знаем чудотворные свойства этой иконы, победить вражеские скелеты будет легко и просто. К тому же мой денщик всё-таки потерял немало крови и ему требовалась профессиональная помощь нашего полкового лекаря. У хозяйки была хорошая аптечка, и чего-то обеззараживающего она ему в стакане намешала, но это так, временно. Моня и Шлёма быстро пришли в себя, на упырях вообще всё как на собаках заживает. Теперь, думаю, их захвалят на весь свет как первых защитников Оборотного города. Может, даже медалью какой наградят или крестиком, я не знаю…

— Нам бы наверх, красавица. — Прохор в пояс поклонился сияющей Катерине, которая на радостях подарила ему чудной прозрачный мешок с апельсинами, кексом, заграничным шоколадом и какими-то хрустящими кружочками картофеля в зелёном цилиндре.

— Будете в наших краях, всегда забегайте, — обняла она его на прощанье.

Старый казак ухмыльнулся в усы, подмигнул мне и ответил в своей манере:

— За подарки спасибо, до хаты донести бы! А тебе чтоб, девица, парня круглолицего, статного, румяного, доброго, непьяного, знатного рода, Иловайской породы!

— Ой, ну, дядя Прохор, вы прям его как жеребца-производителя рекламируете, — через силу улыбнулась Катя и повернулась ко мне: — Уходишь, да?

— Пора.

— Я тебе… вроде что-то обещала. Ну там типа поцелуй?

— Брось, необязательно, — простил я.

— Как это? — отступив, не поняла Катерина.

— Ничего нельзя брать силой или по обязательству. Захочешь сама — подаришь поцелуй, а так… Обещанного требовать не буду.

— То есть могу не платить?

— Можешь.

— И ты не в претензии? Отлично! Я как раз хотела предложить тебе какое-то время не встречаться, — наигранно рассмеялась она, избегая смотреть мне в глаза. — Баба Фрося вас проводит, выход вон там, за углом. И за всё тебе спасибо, за всё!

Я молча кивнул, нахлобучил папаху и едва ли не взашей вытолкал ничего не понимающего Прохора.

— Ты рехнулся, хлопчик?! Иди поцелуй её, она ж тебя любит!

— Душу она мою любит. На расстоянии. А я сам ей без надобности. Потому и поцелуев не обещано, насильно мил не будешь, не хочу.

— Дурак ты, ваше благородие…

…Может, и так. Отец Григорий ждал нас у ворот, горделиво расписывая подоспевшим трусливым волонтёрам наши отчаянные подвиги. Те завистливо слушали, кивали, запоминали детали и по ходу быстренько составляли списки своих к представлению Хозяйке на награду. Типа они тоже с тылу остановили врага, кидались оружием пролетариата, и хоть это не было заметно, но очень старались…

— Ты уж не серчай на неё, казачок, — скорее себе под нос, чем для меня бормотала чуть прихрамывающая крестьянская красотка. — Хозяйкой быть ох как непросто. Ить все на тебя косятся, все завидуют, все на место твоё сесть норовят, а тя спихнуть под корягу. Оттого она и сурова сверх меры, а с нами иначе как, мы ж нечисть беспардонная, сам понимаешь…

Я вздохнул. А что мне было говорить? Тупо кивать — это несложно, поддакивать — чуть потрудней, но тоже можно в принципе. Однако самое главное в том, что, пожалуй, я один на всём белом свете как никто понимал мою Катеньку, но радости это понимание не приносило абсолютно…

— Вона по лесенке поднимайтесь, а уж там и до Калача рукой подать.