Оборванная переписка

— Какъ-же? Неужели вы не помните? Его уходъ изъ университета надѣлалъ не мало шуму… Онъ только на дняхъ вернулся изъ-за границы.

— Онъ знаменитъ еще тѣмъ, что былъ женатъ ровно шесть недѣль. Точно отбылъ болѣзненный срокъ, — прибавила хозяйка дома, думая, что для меня это интереснѣе, чѣмъ оставленіе каѳедры. И я, дѣйствительно, заинтересовалась вами. Вы мнѣ показались несчастнымь и очень молодымъ, не смотря на сѣдые волосы.

— Онъ овдовѣлъ? — спросила я.

— Нѣтъ… Его жена уѣхала отъ него какъ-то странно, обманомъ… Разсказывали, что она принуждена была бѣжать… Но въ семейныхъ дѣлахъ трудно судить, кто правъ, кто виноватъ…

Я еще разъ посмотрѣла на васъ и… не повѣрила этому разсказу. Съ такими глазами, съ такой головой — не вяжется представленіе о грубомъ обращеніи съ женщиной. Я просила представить васъ мнѣ. Я видѣла, какъ неохотно вы подошли ко мнѣ, хозяйка дома чуть не насильно подвела васъ. Но, вспомните — уже къ ужину мы были точно старые знакомые. И я до сихъ поръ помню весь нашъ разговоръ отъ начала до конца, хотя этому уже болѣе двухъ лѣтъ.

На другой же день вы пріѣхали ко мнѣ и очень скоро мы стали почти друзьями. Мы говорили безъ конца и обо всемъ, но только не о томъ, что больше всего интересовало меня. И когда вы въ первый разъ сказали мнѣ о вашей любви, я — какъ почти всѣ женщины въ подобныхъ случаяхъ — спросила васъ:

— Въ который разъ вы это говорите?

Вы сразу не поняли.

— Сколькимъ женщинамъ вы это уже говорили?

— Такъ еще никому не говорилъ, потому что никого не любилъ такъ, какъ люблю васъ.

И я безтактно и жестоко спросила:

— И жену?

Вы поблѣднѣли и сказали:

— Развѣ это была любовь?

Я не поняла, что вы хотѣли сказать, но уже никогда не рѣшалась говорить съ вами о вашемъ горѣ. Да, я поняла тогда, какое страшное горе живетъ въ васъ… И неужели до сихъ поръ? Тѣмъ болѣе мнѣ грустно не знать: что же значатъ эти шесть недѣль? Въ послѣдній годъ, когда мои друзья и знакомые видѣли, какъ вы дороги мнѣ — я наслушалась всевозможныхъ варіацій на тему о вашей женитьбѣ. Но я ничему не вѣрила. Я хочу знать истину отъ васъ самого. У меня есть такое убѣжденіе: мужчина узнается по его отношенію къ женщинѣ; и я не вѣрю, не могу вѣрить, чтобы вы могли быть грубы и жестоки съ женой. Это клевета, этого не можетъ быть…

Повторяю: если вамъ больно говорить объ этомъ — не говорите.

В. Ч.

XV Турьи Горы, 30 декабря

Не больно мнѣ, а стыдно говорить съ вами обо всемъ этомъ… Но я не хочу ничего таить отъ васъ. Вы пишете, что слыхали разныя варіяціи о моей злосчастной женитьбѣ. Воображаю, чего наговорили вамъ! Мнѣ передавали, что разсказываютъ, какъ я увезъ мою жену въ деревню и заперъ, буквально заперъ ее на замокъ въ холодномъ домѣ. Понятно, что она сбѣжала. Передавали мнѣ и другія нелѣпости. Но вы должны знать правду. И я разскажу ее вамъ. Долженъ предупредить васъ, что исторія довольно пошлая.

Когда мнѣ пришлось оставить университетъ, я совсѣмъ былъ выбитъ изъ колеи… Мѣста себѣ не находилъ нигдѣ. Точно похоронилъ кого-то. Поѣхалъ заграницу, шлялся повсюду безцѣльно и болѣзненно-тревожно. Мѣнялъ постоянно города, знакомился и съ мужчинами и съ женщинами, искалъ людей и бѣжалъ отъ нихъ. Совсѣмъ не зналъ, куда дѣть себя. Въ такомъ настроеніи я познакомился съ двумя пожилыми русскими дамами. Мы ѣхали изъ Флоренціи въ одномъ вагонѣ, онѣ направлялись въ Ниццу, а я самъ не зналъ куда. Мы разговорились, нашлись, конечно, общіе знакомые. Дамы разсказали мнѣ, что онѣ сестры, одна изъ нихъ — вдова, Вѣра Михайловна Крысинская, помѣщица, южанка. Сестра ея — Софья Михайловна. Обѣимъ имъ было лѣтъ подъ пятьдесятъ и онѣ путешествовали по Европѣ вдвоемъ, свободныя, спокойныя и довольныя. Видно было, что онѣ наслаждались своей свободой, здоровьемъ и любили всѣхъ и вся. Меня онѣ такъ обласкали, что я рѣшилъ не останавливаться въ Генуѣ, а тоже ѣхать въ Ниццу. Сезонъ уже окончился, окончилась и та сутолока, которая бываетъ тамъ зимою. Это плѣнило меня, и я основался въ томъ же отелѣ, гдѣ остановились и мои спутницы. Онѣ съ необыкновеннымъ радушіемъ относились ко мнѣ, окружали меня вниманіемъ и лаской. И уже черезъ недѣлю мы были точно старые, старые знакомые…

У нихъ-то я и познакомился съ Анной.

Я пришелъ къ нимъ, какъ и въ другіе вечера, — пить чай, русскій поповскій чай. Вѣра Михайловна сказала мнѣ, шутя:

— А мы такъ много наговорили о васъ, что васъ смотрѣть придутъ сегодня.

Я еще не понялъ, въ чемъ дѣло, какъ раздался стукъ въ дверь. Чей-то молодой, ясный голосъ спросилъ:

— Можно?

И въ комнату вошла красавица-дѣвушка, высокая, гибкая, съ мягкими движеніями, съ наивными, широко-раскрытыми глазами. Я былъ пораженъ. Она въ своемъ свѣтломъ платьѣ, въ шляпѣ, засыпанной розами, точно принесла весну въ нашу сѣрую комнату.

— Нюся! Легка на помннѣ! — сказала одйа изъ хозяекъ. Только что о тебѣ говорили…

И тутъ я ничего не понялъ. Да и она, казалось, не понимала, она изумленно посмотрѣла на меня, точно не ожидала меня видѣть, сконфузилась и все время была сдержанна и молчалива.