Оборванные струны

— Сейчас, сейчас. — Только выдохну подступившие слезы, только проглочу комком вставшее в горле это страшное, это смешное слово «самоубийство». Механически кладу руку в карман, с удивлением нащупываю пистолет. Сжимаю рукоятку, сжимаю, сжимаю…

— Зеленые и добрые глаза у тигра, — дрожащим голосом наконец говорю я. Да, говорю, а не читаю — я не выбирала это стихотворение, оно само из меня вытекло.

Зеленые и добрые глаза у тигра,

Пришедшего ко мне вчерашней ночью.

Он тихо сел, обняв себя хвостом,

И молча говорил о том…

Мой муж смеется глазами, моя собака подходит и лижет руку, я смеюсь им в ответ — мне больше не страшно. Я смеюсь и, смеясь, заканчиваю балладу о себе. Но одного смеха мало, чтобы укротить это безудержное, невыносимое, мучительное веселье. Я выхватываю пистолет и стреляю. С возгласом комического ужаса — все фарс, только фарс, я же предупреждала! — он падает. «Ты его убьешь», — он же предупреждал. Я убила его. Я не знаю, почему я его убила.

Пистолет выскальзывает из рук. Я с предсмертным всхлипом выскальзываю из своего сознания.

— Тише, тише! Все закончилось, все хорошо. — Голос, который я знаю, приводит меня в чувство.

Открываю глаза — и возвращаюсь в знакомую комнату. Женщина смотрит на меня с состраданием. Я смотрю на нее, как больная на доктора. Мы обе молчим, время беззвучно длится. Но вот взгляд ее меняется, в нем появляется какая-то жадность. Она чего-то хочет от меня, она хочет заставить меня сделать то, что я не хочу.

— Нет! — протестую я. — Не смогу!

— Сможешь! — прикрикивает она на меня. — Ты должна и сможешь вернуться. Хотя бы для того, чтобы узнать…

— Теперь я и так все знаю.

— Не все. Только первую часть. Продолжение следует.

Как и в прошлый раз, она протягивает руку, помогая подняться, как и в прошлый раз, почти выдворяет из этой комнаты. Но я не хочу уходить, я хочу здесь остаться…

— Всего доброго, — пресекает женщина все мои попытки еще хоть ненадолго задержаться и прибавляет довольно нелепую для этой ситуации фразу: — Счастливого пути!

Я выскальзываю на улицу, я иду, иду и не сразу замечаю собаку — я совсем о ней забыла. Она бежит рядом, льнет к ногам и тревожно посматривает на меня. Собака… ну да, Нора, черно-пегий спаниель. Мучительная загадка разгадана. Стихотворение о тигре — вот что я прочитала, перед тем как выстрелить. Но так и не поняла, почему убила, так и не поняла. Продолжение следует, сказала она мне и пожелала счастливого пути. Все предопределено, я не могу сопротивляться предопределенности, я должна, я обязана «досмотреть» до конца. Не хочу, не могу, но обязана. Не хочу, не могу, но должна расшифровать надпись на конверте — адрес возвращения. Остановить кадр и при помощи лупы расшифровать, рассмотреть… Я ведь не собиралась его убивать, я только желала расстаться… Почему же я выстрелила?

Шла по краю, и оступилась, и рухнула в пропасть. Я всю жизнь шла по краю.

Улица длится и длится, прохожие — призраки. Ни одного живого лица! Да я и сама неживая. Неприкаянная душа самоубийцы.

— Нора! — Присаживаюсь на корточки, обхватываю ее морду руками, пытаясь заглянуть в самую глубь собачьих глаз. — Она свидетель, она знает. — Почему я его убила?

Вырывается, трясет головой и отходит. Знает, но не ответит. Потому что ответ найти должна я сама.

Улица наконец закончилась и привела меня к дому. Вернее, к убежищу. Мой дом — там, куда я должна вернуться. В этот подъезд вхожу в последний раз. Вдохнула, дегустируя воздух, запоминая, прощаясь. Что я ощущала, когда вошла сюда впервые? Смятение? Ужас? Или надежду: можно, обманув себя, начать жить заново, другой, чужой, безгрешной жизнью? Тогда я, наверное, думала, что возвращаться не придется. Ничего из моего обмана не получилось.