Обожание

Думаю, следует поставить под сомнение подлинность если не самого документа, то, во всяком случае, присутствующие в нем образы. Космо вполне мог предполагать, что они окажутся чуждыми Эльке, в силу ее низкого культурного уровня, нам же их происхождение совершенно очевидно. Как не узнать в этих описаниях витражи и романские капители, которые Космо видел, путешествуя по миру? Или порталы собора среднего города, этой жемчужины готического стиля? Или знаменитые скульптурные группы Огюста Родена, которыми любой турист может вдоволь налюбоваться в мастерской скульптора в Медоне?

Текст письма позволяет понять, что не только известная широкой публике личность Космо, но и его воображение было заимствованным, наслоением чужих фантазий!

Другими словами, этот человек не проживал ни одного события непосредственно. Он был подобен зеркалу в детском калейдоскопе: не имея собственного цвета, помещенный в центр многочисленных историй других людей, он улавливал их и отражал.

ЭЛЬКЕ

Выбирайте, ваша честь: либо слушания покинет зксперт-психиатр, либо это сделаю я.

Спасибо.

ИОНА

Его страдания были подлинными, ваша честь. Он действительно мучился от мигреней, видений и всего остального, я могу подтвердить: все это принадлежало Космо и только ему одному.

Я тогда не был с ним по-настоящему знаком, так — видел издалека, но он уже оказал решающее воздействие на мою жизнь, и, возможно, следует об этом рассказать: он привил мне любовь к словам.

В таборе, где я вырос — в 60-х почти все цыгане были таборными, — дети редко ходили в школу, а большинство взрослых были неграмотными. Мой отец не составлял исключения: когда мы ехали в микроавтобусе на рынок продавать корзины, я видел, что он с трудом разбирает надписи на указателях. Вера научила меня основам чтения и письма, она разрешала мне читать комиксы у нее в магазине — при условии, что я как следует вымою руки до и после, иногда я даже помогал ей разгадывать кроссворд, но это было не более чем развлечением.

Я понял как интересны могут быть слова, когда случайно увидел по телевизору запись одного из номеров Космо. Никогда не забуду тот день: зрители смеялись до слез, а я ничегошеньки не понимал — смысл каждого второго слова ускользал от меня. Я был убит, уничтожен. Собственное невежество внезапно показалось мне невыносимым. Я никому ничего не сказал, но начал каждый день ходить в библиотеку. Рано утром я покидал табор, шесть километров шагал пешком до деревни, спрашивал совета у библиотекарши и читал все, что она мне приносила, разыскивая незнакомые слова в словаре…

ФИОНА

Не знаю, к чему это нас приведет…

ИОНА

К Родольфу.

Последний важный участник этих слушаний, ваша честь, Родольф был человеком утонченным, меломаном, профессором средневековой истории и моим официальным любовником к тому моменту, когда Космо вошел в мою жизнь. Какое-то время его подозревали в убийстве артиста, у него был мотив — ревность. Ирония заключается в том, что, не получи я — опосредованно — в подарок от Космо любовь к языку, Родольф никогда бы со мной не сошелся. Интеллектуал может позволить себе безумную ночь с юным цыганом, но жить с косноязычным дикарем не станет…

Я переселился в средний город в шестнадцать когда получил стипендию для учебы в консерватории. Между мной и моей семьей возникла пропасть. Каждый раз, возвращаясь в табор, я чувствовал неловкость; то, чего я раньше не замечал, теперь раздражало: нищета, дурные манеры и — главное — ужасающая теснота, невозможность побыть одному. Я с трудом скрывал свои чувства, и мои кузены обзывали меня задавакой, снобом и городским пижоном, я все сильнее чувствовал себя чужаком… Меня раздирали внутренние противоречия — почти как Космо. Я жаждал забвения, не желая знать, ни кто я, ни откуда: порой я достигал этого состояния, играя на скрипке, когда мой смычок сам летал по струнам, а я закрывал глаза и плыл по волнам музыки… реже это случалось со мной в Валь д’Орон, в объятиях случайного партнера.

Я любил обещания, даримые этим местом. Меня возбуждали очертания мелькнувших в сумерках, обтянутых белыми брюками бедер. Мне нравилось домысливать точные стремительные движения молодых мужчин, это напоминало мне первые кадры фильма «Мятеж на „Баунти“», когда моряки готовят корабль к отплытию: они бегают вдоль лееров, спрыгивают на палубу, карабкаются вверх по мачтам… Мужчинам легко дышится в море, потому что на горизонте нет женщин и им не нужно следить за собой и осторожничать; свобода наполняет легкие, бодрит, как морской ветер, раздувающий паруса, пропитанные солью тела чисты; прикасаясь друг к другу, они ощущают, как играют под кожей мускулы, натянутые, как струны на моем смычке, возбуждение овладевает всем их существом, они дышат друг другом, двигаются друг в друге, сливаясь воедино, даря наслаждение и радуясь ответному дару, с чистым сердцем, без лицемерных ужимок, словесных выкрутас и ненужных расшаркиваний…