Обожженные языки

Каждый год врачи оформляют более 130 миллионов рецептов на антибиотики. И в половине случаев у пациентов обычная простуда. Люди требует амоксициллина от воспаления уха. И даже обычную боль в горле принимают за стрептококк. Никто не верит, что поправится от того, что будет пить много жидкости, много отдыхать и выжидать, пока вирус сам собой не погибнет в организме в течение семи дней.

Лекарства по рецептам годами проходят клинические испытания. Во время таких испытаний некоторым пациентам без их ведома дают плацебо, таблетки-пустышки из сахара, а другим – настоящее лекарство. До 50 процентов участников подобных исследований отсеивают за то, что, по их словам, безвредные сахарные пустышки якобы вызывают непереносимые побочные эффекты.

Если человек верит, что принимает лекарство, то и организм реагирует как будто на лекарство.

Это называется эффектом плацебо.

Мы способны убедить себя в чем угодно.

Мне, как фармацевту, очевидны все возможные заболевания вокруг нас. Любое красное пятнышко над ключицей может быть как засосом, так и укусом насекомого, который в конце концов приведет к летальному заражению крови.

Но пока меня не спрашивают напрямую, я не поднимаю головы и никого ни в чем не разубеждаю.

Лучше быть призраком, чем пытаться играть в спасителя.

Все это – часть моей ночной рутины. До четырех утра. Вот до этого момента.

* * *

В четыре утра мир останавливается. На один час. Телефон перестает звонить. Входная дверь не открывается. Чуть слышное потрескивание флуоресцентных ламп затихает. В течение часа между четырьмя и пятью утра никто не болеет. Никому не требуется лекарство по рецепту. Никто не задает вопросов.

В три часа утра – уже поздно. Бары закрываются в два тридцать, запоздалые выпивохи забредают в аптеку за сигаретами, презервативами и чипсами.

В пять утра – уже рано, люди выключают будильники и встают на работу.

А в четыре – на единственный свободный час каждую ночь – я остаюсь совсем один. Именно тогда я и рассматриваю 9516 препаратов, расположившихся в окружающих меня шкафах.

Я мог бы подойти к одной из полок и проглотить горсть таблеток викодина, а двадцать минут спустя эти таблетки заставили бы мое сердце колотиться изо всех сил, ноги – подогнуться, кожу – побледнеть под липким холодным потом, а тем временем прогрызали бы дырку у меня в печени, пока я не впал бы в настоящую кому.

Я мог бы взять тридцать вот этих белых как мел таблеток хлорида калия, используемых для лечения гипокалиемии, и от избытка калия мышцы у меня бы парализовало, сердце засбоило, и, наконец, случился бы сердечный приступ.

А вот еще золпидем – быстродействующий имидазопиридин; такая бутылочка погрузила бы меня в сон, а после – в мягкую кому, и сердце медленно бы перестало биться.

Любое лекарство может стать ядом, в зависимости от дозы.

В особенности эритромицин – антибиотик, который используют в лечении бронхита и пневмонии. Мне следовало бы запомнить, что он удваивает вероятность внезапной смерти сердца вследствие желудочковой аритмии. А если принять его одновременно с препаратором от высокого давления, например дилтиаземом, который ингибирует фермент CYP3A, участвующий в метаболизме эритромицина, концентрация эритромицина в кровотоке увеличится, в клетках сердечной мышцы станет накапливаться соль, увеличивая время между ударами сердца и меняя сердечные ритмы таким фатальным образом, что в конечном итоге сердце перестанет биться вообще. Вроде бы я должен был запомнить это еще в колледже.

Ну, теперь-то уж никогда не забуду.

Побочные эффекты продажи эритромицина: бессонница, бесконечные приступы чувства вины и еженощный порыв в четыре часа проглотить все имеющиеся в аптеке лекарства и рухнуть замертво на полу между шкафами с контрацептивами и ингаляторами от астмы.

Смотрю вчерашнюю газету. В некрологе говорится: Эдит Редди скончалась у себя дома, рядом с любящим супругом.

Мое имя не упоминается. Равно как и слово «убийство». Но я‑то знаю холодную правду.

Фармацевты могут убить кого и когда угодно – всего лишь выдать им пузырек с таблетками.

Единственный достойный конец теперь – принять последнюю дозу моего собственного лекарства.

Гас Морено Выжили [36]

Четыре года назад я перестала просыпаться, чтобы посмотреть «Людей Икс», и теперь вставала на два часа позже: к началу «Спасенных звонком». А в то лето – когда Майкл Джордан впервые вернулся в баскетбол и аномальная жара унесла шестьсот жизней, – в бабушкином доме обнаружился человек без сознания. Когда она проснулась утром, я сидела в гостиной, уткнувшись носом в телевизор, в подобии позы лотоса и с миской хлопьев на коленях. Бабушка даже не велела мне отодвинуться от экрана, а вместо этого спросила, почему я не ношу пижаму, которую она подарила мне на день рождения.

– Это которая снизу как ползунки?

Ничего не ответив, бабушка проследовала в кухню. Кто-то позвонил, но она не спешила отвечать, и треньканье телефона сопровождало весь монолог Зака Морриса из «Спасенных звонком». Вскоре бабушка торопливо вернулась, прижимая трубку плечом к уху.

– Бери миску и живо на улицу.

– Почему?